Разумеется, такое толкование новеллы не может быть единственным. Более того, для тысяч читателей не так уж, может быть, важно, какие реальные события скрываются за "Рассказом бумажного фонарика" и как они преобразовались в воображении автора.

Не физический недуг героя разводит влюбленных, это делает бумажный фонарик, который гейша зажгла огнем своей любви… Не намекает ли автор, что Осуги – светильник, зажженный Камитика, и этот свет так ослепил ее, что она не замечает ничего вокруг?

Нет ничего лучше света, рожденного любовью, считал Ерошенко. Но бумажные фонарики недолговечны, а луна сопровождает человека всю жизнь. И поэт хотел быть для своей любимой подлинным другом – далекой луной, свет которой не ослепляет, а помогает найти дорогу даже в самой глухой ночи.

Ерошенко старался как можно чаще видеться с Камитика. Он уже не представлял свою жизнь без общения с этой красивой умной женщиной. Ей слепой писатель читал свои новые сказки, целиком доверяя художественному вкусу "Нины" (он называл Камитика именем своей любимой младшей сестры). И она действительно была для него всем – подругой, матерью, сестрой. Встречались они обычно в доме мисс Александер, которая умела создать в своей квартире непринужденную обстановку. Нередко хозяйка заводила разговоры о братстве людей в расколотом враждой мире, о равенстве мужчин и женщин, о том, что представители разных религий не должны выступать друг против друга, ибо, говорила она, богов много, а истина одна.

Так, Агнес исподволь знакомила своих гостей с религиозным учением – бехаизмом, проповедником которого была.

В начале XX века бехаизм, возникший в Ираке в середине XIX в. в среде бабидов, бежавших из Ирана от преследований шахского правительства, не успел еще выродиться в реакционную секту, он включал в себя также и революционно-демократические призывы к равенству людей, стремление уничтожить войны, требование всеобщего образования. Вероятно, поэтому бехаизм получил некоторое распространение за пределами Ирака, в частности в кругах передовой японской интеллигенции, искавшей пути развития общества. В увлечении бехаизмом сказались и незрелость рабочего движения в Японии, и засилье мелкобуржуазной стихии, и слабое распространение марксизма в стране.

Ерошенко не минуло это поветрие; он в какой-то мере стал приверженцем бехаизма. В этом учении его привлекало все, что роднило бехаизм с толстовством: абстрактный призыв любить ближнего, пацифизм. Помимо всего бехаисты были сторонниками изучения эсперанто, который, по их мнению, должен был стать языком объединенного человечества. Правда, мистические формы бехаизма – заклинания, магические циклы – уже тогда казались Ерошенко шелухой, за которой, как он, однако, считал, скрывалось здоровое ядро – общие моральные правила для всех людей, попытки согласовать религию с наукой и даже готовность некоторых бехаистов отбросить всякую веру, если она мешает братству народов.

В доме Агнес Александер Ерошенко много спорил о догматах основателя бехаизма Мирзы Хусейна Али Бехауллы и его сына Абдулы Бехи. Эти споры то сближали, то разделяли его с друзьями – Камитика и Акита, который тоже увлекся этим учением.

Как же отразились идеи бехаизма в сказках Ерошенко?

В одной из них автор зовет людей покинуть города и жить на лоне природы. Только там, вдали от цивилизации, они сами превратятся в богов ("Божество Кибоси"). Он сетует на несправедливость в этом расколотом на богатых и бедных мире и мечтает о некоем подводном царстве, где все любят и заботятся друг о друге и даже принцесса может стать женой полюбившего ее рыбака ("Морская царевна и рыбак"). В сказке-притче "Дождь идет" Ерошенко рассуждает о некоей туманной "общности всех религий" и о том, что в зависимости от восприятия разных людей абстрактное божество, всемирный дух может конкретно воплощаться в Христе, Магомете или Будде.

Наивность этих мечтаний настолько очевидна современному читателю, что не нуждается в дополнительных разъяснениях. Однако даже находясь под влиянием бехаизма, Ерошенко в лучших из своих ранних произведений сумел выразить неприятие окружавшего его мира. Это хорошо видно в его сказке "Кораблик счастья".

…В доме, где рассказчик снимал комнату, у хозяев был очень странный сын по имени Кин-тян. Родители считали его нервнобольным и обычно запирали в комнате. Но он пробирался к рассказчику и изводил его глупыми вопросами. Рассматривая фигурки Будды, Христа и ангела у него на токонома (11), Кин-тян говорил: "Это и есть те боги, что создали вселенную? А кто из троих это сделал? И кто из них глупее, а кто умнее?… Если бог всесилен, то почему же он создал мир таким несовершенным?"

Что можно было ему на это ответить? С каждым днем Кин-тян становился все угрюмее.

Однажды рассказчик застал мальчика в своей ком-нате. Тот бросал на пол фигурки ангела, Христа и Будды и кричал каждому из них: "Эй ты, почему ты создал мир таким плохим? А ну, сотвори его заново. Или ты не можешь?".

На шум прибежали родители. Позвали врача. Тот сказал, что Кин-тян болен, но он не в силах ему помочь; однако если в жизни мальчика случится большая радость, он, быть может, выздоровеет.

С тех пор Кин-тян всегда оставался в комнате Василия ночевать, и тот рассказывал ему сказки, которые он очень любил.

Как-то мальчик разбудил его и сказал: "Только что я видел ангела. Он приплыл ко мне на кораблике счастья и обещал, если я буду хорошим, забрать меня в золотую страну".

Ерошенко ощупал токонома – фигурки ангела там не было. Но прибежали родители и сказали, что и ангел, и кораблик – все это сон, и увели мальчика на свою половину.

Когда Кин-тян снова пришел к нему, тот сказал: