Читая сказку Ерошенко, вспоминаешь и легендарного Данко, отдавшего свое сердце людям, и реального большевика Лазо, которого японские оккупанты сожгли в паровозной топке. "Сгорая самому, светить другим", – вот девиз автора сказки. "С самых ранних лет я мечтал, чтобы на моей родине не было несчастных людей… Лишь этим мечтам и надеждам я обязан тем, что до сих пор живу", – писал он.

Все свои сказки Ерошенко создавал во имя мечты о будущем, подчас туманной, зыбкой. Но он не убегал от жизни в мир вымысла и не отделял себя от своих героев. В этих произведениях, подчас резонерских и наивных, четко прослеживается позиция писателя, звучит его голос.

Такасуги Итиро писал: "Нет абсолютно никаких данных о том, чем занимался Ерошенко после того, как он окончил школу и до поездки в Англию в 1912 году". И в самом деле, до последнего времени об этих годах его жизни мы почти ничего не знали.

А между тем эти пять лет в жизни слепого юноши очень важны: именно тогда решалась его участь – разделить судьбу тысяч других слепых или попытаться устроить свою жизнь иначе.

Почему же Ерошенко не захотел "быть таким, как все?" Словно отвечая на этот вопрос, он писал: "Других слепых ночь научила все принимать на веру и ни во что не вмешиваться. Большинство моих товарищей, поверивших всему, что говорили учителя, доверяют теперь каждому слову авторитетов. Они заняли хорошее положение в обществе, стали музыкантами или учителями, живут в комфорте, окружены заботами и любовью близких. А я так и не достиг ничего. Сомневаясь во всем, я, как перекати-поле, скитаюсь из страны в страну…".

Правда, начинал он, казалось бы, как многие. В начале века двое незрячих энтузиастов – Д. С. Разин и В. В. Разумовский – создали в Москве хор и оркестр слепых. Выступали на празднествах, в церквях, ресторанах, обычно перед "чистой публикой" – промышленниками, купцами, и вот весной 1908 года Ерошенко, пройдя нелегкий конкурс, был принят в этот оркестр. Поселился он в "Солодовках" – доходном доме для слепых на Мещанской улице. Подвесная койка в комнате-пенале, ниже этажом столовая и библиотека. Рядом с домом попечительство, контора хора и оркестра – все на небольшом пятачке, недалеко от места, где была и его школа. Казалось, в жизни слепого оркестранта наступили благополучные дни.

Между тем, работая в оркестре, Ерошенко не оставлял своей заветной мечты – отправиться в дальнюю дорогу. Но для этого нужны были деньги. Тридцать лет спустя ветеран оркестра М. В. Великанов вспоминал об очень странном музыканте, который всегда держался особняком – не пил, не курил, девушками не интересовался, жил чуть ли не на одних сухарях. "Уж как мы подтрунивали над Васей, – писал он, – даже монахом называли, а он слушал молча, улыбался, упрямо наклонив голову, и продолжал вести себя по-прежнему. Грустный он был какой-то".

Каждый вечер на сцену ресторана выходил высокий юноша с гитарой. Страдальческая улыбка освещала нежное, даже чуть женственное лицо. Он откидывал волнистые льняные волосы, ниспадавшие до плеч, и начинал петь. Заказывали обычно цыганщину; платили щедро.

А потом Ерошенко шел ночной Москвой домой, смяв в кармане заработанные рубли. Утром он отдаст их вечно голодному актеру, который за это будет читать ему Пушкина, Андерсена и Шекспира.

Книги открывали ему новый мир. А окружали его шум и угар ресторана, суета и грохот большого города…

Много лет спустя Ерошенко писал:

"Я родился в холодной стране. Глубокий снег и толстый ледяной покров с детских лет были моими ближайшими друзьями. Суровые мрачные зимние дни тянулись в моей стране бесконечно долго, а прекрасная теплая весна и лето пролетали быстро, как золотой сон…

Люди в моей стране, как и во всем мире, всегда делились на счастливых и несчастливых. Мне выпало на долю жить среди последних… От суровой, мрачной действительности, царившей в моей стране, у меня коченели не только тело, но и душа. Зарывшись лицом в холодную подушку, я скрежетал зубами, до крови кусал губы и жалобно, словно мяукающий котенок в студеной ночи, плакал, проклиная свою судьбу…

Сколько раз мне… хотелось уснуть и никогда не просыпаться. И это желание было свойственно не только мне одному, но и многим другим. Оно как бы носилось в воздухе, им была пропитана вся атмосфера".

Ерошенко угнетала вековая неподвижность окружавшей его жизни. Ему казалось – сегодня будет все, как вчера, как десять или сто лет назад, и так останется навеки… О чем он думал долгими бессонными ночами, когда все спит и слышно лишь тиканье часов? Он сам рассказал об этом в сказке "Мудрец-Время".

"…До меня донесся строгий, монотонный голос самого господина Времени… О, червяк-человек!

…Тик-так, тик-так…

Человек не сейчас превратился в червяка, он всегда был таким. И прежде… и теперь, и потом…

…Тик-так, тик-так…

Ты хочешь сказать: кем бы ни были отец и дед, я чту их память. Чти, пожалуйста! Червяк, коленопреклоненный у могилы своих предков-червяков. Куда как красиво!

…Тик-так, тик-так…

Дети твои родятся тоже червяками, совершат много червячьих дел и умрут такими же. Они не забудут поклониться твоему праху и праху твоих предков.