– Ну и чего, - подначивал его Вадим, одновременно с этим косясь глазами в сторону напарника. Тот был занят. Пытаясь успокоить бешено стучавшее сердце, Киселев начал процесс расшифровки данных Артема Куркова. Процесс длительный, заговаривать Игоря нужно на славу.

– Чего-чего. Эти дураки-филантропы и повелись. Настроили, значит, у себя этих секторов всевозможных. Расселили там нищих, да еще границы открыли. Мол, приезжайте к нам малоимущие. Рассчитывали получить дешевую рабочую силу, начали рассуждать на тему продуктивности социал-демократии, пользы, которую приносит благотворительность. А в итоге?

– Что в итоге?

– Да ничего. Съезжаться в эти социальные зоны стали лоботрясы всех мастей. Еще бы - за жилье платишь копейки, иногда вообще просрочку прощают. На работу никто устраиваться не торопился. На кой им это, если и так все с неба ссыплется? Нищали они, нищали, а секторы эти, социальные, значит, районы, обрастали коростой грабежей и насилия. Женщины становились проститутками, мужики в банды шли. Изнасилования и убийства в этих секторах становились обыденным делом. Когда об этом говорили, я еще подумал, во чтобы такие сектора у нас в городе превратились, с блюстителями. Да потом вспомнил - за блюстители-то платить нужно, не расплатишься, вылетаешь с территории города. Так что у нас эти нищие долго бы не продержались. Так вот, сектора, значит, превратились в настоящие язвы. В конце концов, все нормальные люди оттуда просто поубегали. Некоторые говорили, мол, лучше на улице жить, чем среди убийц и бандитов. Страшные вещи рассказывали: и трупов они в подъездах находили, и стрельбу по ночам слышали, грабежи и драки так вообще привычными для них стали. Все, значит, рады были выбраться оттуда. Ну а осталась в этих социальных секторах самая мразь, зло в единственно верном смысле этого слова. Насильники, убийцы, маньяки и прочая шваль. Капиталисты стали понимать - эксперимент не удался. Финансировать дома перестали, арендную плату взвинтили. Так те головорезы, что в секторах обитали, за оружие похватались и давай погромы в городе чинить. Местные охранники не справляются, пришлось отряды добровольцев задействовать, чтобы мятеж подавить. Перемерло народу, что твоих мух. Забили они, значит, этих бандитов, кого пристрелили, кого в тюрягу отправили, кого просто выгнали. Капиталисты разорились в конец, пока с напастью боролись, их соседи поудачливее, да поумнее прикупили землю по дешевке, а бывшие владельцы сначала мелкими собственниками сделались, а потом вообще в арендаторов превратились. Правда, были филантропы, у которых средств оказалось больше. Они беспорядки не без труда, но пережить смогли. И берут, значит, у одного из таких интервью. Он сначала рассказывал все то же самое, что и я, а потом его спрашивают, скажите, говорят, а вот ваше мнение к людям изменилось или вы как были, так и остались филантропом. Он репу свою почесал, а потом махнет рукой, да как начнет. Я, говорит, в одном убедился: нищие потому и нищие, что наполовину люди, а наполовину скоты. Чем больше, говорит, у человека денег, тем он достойнее. Не просто, говорит, так деньги эти заработать. Мне, говорит, думаете они с неба упали? Нет, говорит, пахал, как ишак. Вот и эти нищие, говорит, пускай пашут. Не должны, говорит, мы никому помогать, а если возьмемся, только самым гадким, самым мерзким поможет стать еще гаже и мерзостнее. О какой вывод!

Процесс перекачки почти закончился, но к концу подходила и история Игоря.

– Ты сам-то с этим согласен?

– Я-то? Конечно. Говорил же тебе много раз, коли мужик - деньги завсегда заработаешь. А коли не мужик, значит ничтожество. Есть, значит, в тебе что-то такое, что жить мешает. Знаешь, как в народе говорят - Бог шельму метит. Но обычно поговорку эту неверно истолковывают, начинают виноватых среди рыжих, да безногих искать, а на деле метка эта - нищета. Говорят же, вот не везет бедолаге, туда деньги вложил, сюда вложил, все порастерял. А почему порастерял? Да потому что человек гнилой. Оно если высших сил и нету, то высшая справедливость всяко имеется. Кто чего заслуживает, то по жизни и получает. Хорошему человеку завсегда везти будет, а неудача - как раз та самая метка, которую оставляет Бог на шельмеце. Так-то, - удовлетворенно хмыкнув, Игорь закрыл документы на своей панели и откинулся на спинку кресла. Вадим чертыхнулся про себя, загрузка завершилась, осталось найти нужный кусок и вырезать его, но нельзя, чтобы Олейников смотрел на монитор.

– А не знаешь, есть в сети этот фильм?
– спросил Вадим.

– Какой еще фильм?
– удивился Игорь.

– Ну, про который ты мне сейчас рассказывал.

– Да то не фильм, то передача. Что, интересно стало?
– хмыкнул Игорь.
– Сейчас погляжу, - он снова погрузился в свою панель. Вадим быстрее прежнего стал копаться в визуальной информации, поступавшей с блюстителей Артема.

– Самое интересное - реакция этих лже-политиков, социал-демократов. Оно-то все одно, что социал-демократия, что, извини за выражение, коммунизм. Подумай над их болтовней о социальной справедливости, желании все забрать и поделить. Это выходит, отнять у хороших людей нажитое добро и отдать подлецам, которых только трудом и переделать. Не зря ведь говорят, мол, труд сделал из обезьяны человека. Коли хочешь жить как человек - паши. Нет такого желания - оставайся обезьяной, а за чужим лапы не протягивай. Да ты попробуй то мартышке объяснить, не выйдет же ничего. Так же с этими социал-демократами да прости за выражение, коммунистами. Хотят отобрать у людей и передать обезьянам. Разве ж это дело?

Вадим как раз закончил вырезать кусок, начал процесс шифровки и вскоре сохранил базу на диске сервера-приемника. Можно было расслабиться и не слушать бредни Игоря.

– Но самое поразительное во всем этом знаешь что? Есть особенная категория бездельников, как их называют, деятели искусств. Так вот, они, уподобляясь социал-демократам, вечно становятся на сторону отщепенцев, отбросов, обездоленных. Всяческие преувеличивают их страдания, зачастую опускаясь до лжи и глупых выдумок. Подобная однобокость объяснима, пишут-то они для таких же бездельников, как и сами, пудрят им мозги. Но отчего-то лживые софизмы писак, натуралистичные картины художников, якобы трогательные фильмы режиссеров производят впечатление не только на тех, кого обычно называют обездоленными. Эти лжепророки забираются к нам в души, и пытаются убедить в том, что черное - это белое, а белое - это черное. Был, правда, период в истории, и я верю, что в скором будущем он повторится, когда эти злодеи не тратили свои силы понапрасну, а восхваляли дворянство, писали о лучших людях, в ущерб простолюдинов. Но даже тогда всякий так называемый творец подчеркивал необходимость заботиться о нищих, подавать просящим, делиться с нуждающимся. А глупые дворяне верили этому, раздувались от чванства и считали себя господами среди черни, устанавливали гуманные законы, восхваляли быт крестьян, находили что-то романтическое в жизни попрошаек - иначе для чего все вышедшие из этого сословия деятели искусств нет-нет да и обращались к теме обездоленных, каждый глядел на нее под своим углом - одни говорили, что о крестьянах должны заботиться господа, другие требовали для них полной свободы, третьи уравниловки - но все сходились в одном, мол, обездоленных нужно жалеть. А ради чего, спрашивается? Если помнишь историю, были два основоположника бича человечества - коммунизма. Звали их Маркс и Энгельс. Когда о них начинаешь говорить, без крепких слов не обойтись. Оба поверхностные мыслители, вторившие французам, оба выходца из сословия, которое презирали. Так вот, они говорили, будто как за феодализмом следует капитализм, так же за капитализмом следует социальное равенство. Несусветная глупость! Если хочешь знать, мы должны быть благодарны установлению капитализма и революциям двадцать первого века, отобравшим у государства право навязывать социальное равенство всем кому ни попади. Я многократно думал о том, чтобы произошло, если бы революции подавили, капиталисты не добились сначала послабления налогов, а потом и расформирования государственного аппарата. Тебе приходилось читать Мизеса? Он точно подметил, почему к капитализму относятся предвзято - бездельников всегда больше работяг, неудачников отчего-то больше, чем успешных. Но нельзя отрицать, что в конкурентной борьбе, без вмешательства третьих сил в лице неповоротливого и грузного аппарата государства, без ненужной налоговой нагрузки и социальных выплат, человек обретает себя, становится человеком. Желание купить подешевле, а продать подороже - естественное, неотъемлемое желание. Извлечь выгоду за счет своей сообразительности, обскакать кучу простаков - вот в чем секрет успешного развития. Представь на секунду, что революция провалилась, что государство лишило нас права свободно торговать, устанавливать на товары те цены, которые нас целиком и полностью устраивают. Это же застой, деградация. А что взамен? А взамен сомнительное социальное равенство и якобы гуманность. Только за равенство мы платим свободой, равенство лишает предприимчивых возможности расти, а неудачникам дает право и дальше попусту бесполезно растрачивать свои силы. И как итог нас ждет повсеместное обнищание, нехватка продуктов первой необходимости, голод. К чему я веду. В отличие от лжепророков социального равенства я говорю прямо, капитализм - венец социального устройства, нет ничего лучше и справедливее. И мы должны быть благодарны тем, кто стоял у истоков крушения государств, а не социал-демократам, из столетия в столетие взывающих тратить средства на нищих и обездоленных, и не дуракам-капиталистам, слушающим их и всякий раз несущим убытки. Поэтому и бездельникам-бумагомаракам следует петь оды не обезличенному народу, а конкретным личностям, благодаря которым мы достигли самой высокой из возможных ступеней свободы и равенства.

Вадим зевнул, посмотрел на часы. Болтовня Игоря порядком поднадоела ему. Тем неожиданнее оказался переход беседы на новые рельсы.

– Ты, кстати, почему о Куркове молчишь?
– спросил Олейников.

Вадим встрепенулся, растеряно посмотрел на друга.

– Рассказывать пока нечего, - заикаясь, ответил он.

– И на какой стадии находится твой план сейчас?

– На предварительной. Готовлюсь. Думаю, как все провернуть.

Игорь вздохнул, испытующе посмотрел на напарника.

– Я со стороны может и кажусь глупым, но на деле сообразительнее многих. Ты мне лапшу на уши не вешай, а рассказывай как есть.

– Так и говорю, - Вадим примирительно улыбнулся.
– Но могу и подробнее. Где достать порошок я узнал, теперь вот собираюсь понаблюдать за домом Куркова, как появится возможность, проберусь туда и оставлю порошок на видном месте. Ты ведь не ребенок, должен понимать: такие дела быстро не делаются.

– Темнишь ты, - протянул Игорь, не сводя пристального взгляда с напарника.
– Смотри, не пытайся меня обмануть. Ни чем хорошим это не закончится.

– И в мыслях не было, - соврал Вадим.

Игорь вернулся к работе, время от времени продолжая делиться своими мыслями о капиталистическом устройстве и политике. Вадим почти не слушал его, а размышлял. Олейников что-то подозревает, чутье его никогда не подводило. Поверил ли он Киселеву? Вряд ли. А если и поверил, это лишь временная победа. Рано или поздно он догадается, что затеял Вадим. Как быть тогда?

"Тогда и посмотрим", - легкомысленно решил Вадим. Возводить долгосрочные конструкции в своей голове он не собирался, как правило, чем тщательнее составлен план, тем скорее он даст сбой. Положившись на удачу, Вадим стал бесцельно лазить в бездонном океане информации.