— Сперва я взгляну, как он, — остановил его доктор. — Если спит, не станем его будить.

Минуту спустя он позвал их, и по его голосу они уже поняли, что произошло.

Панкху все еще раскачивали взад-вперед над постелью, но Хэммил покинул этот мир по крайней мере три часа назад.

Он лежал в той же позе — на спине, сжав пальцы в кулак, вытянув руки вдоль тела, — в какой неделю назад видел его Спэрстоу. В широко раскрытых глазах застыл страх, не поддающийся никакому описанию.

Мотрем, вошедший в комнату после Лаундза, нагнулся и слегка коснулся губами лба покойного.

— Счастливец ты, счастливец! — прошептал он.

Но Лаундз, первым встретивший взгляд покойника, вздрогнул и, попятившись, отошел в другой угол комнаты.

— Бедняга, бедняга! А я еще так злился на него в последний раз. Спэрстоу, надо было нам последить за ним. Он что, сам?..

Спэрстоу с привычной легкостью закончил осмотр, напоследок обойдя всю спальню.

— Нет, не сам, — отрубил он. — Следов никаких. Кликните слуг.

Слуги вошли, их было с десяток, они перешептывались и выглядывали друг у друга из-за плеча.

— Когда ваш сахиб лег спать? — спросил Спэрстоу.

— Мы думаем, в одиннадцать или в десять, — ответил камердинер Хэммила.

— Здоров он был? Хотя откуда тебе знать.

— По нашему разумению, он не был болен. Но три ночи он очень мало спал. Я это знаю, я видел, как он все ходил и ходил, особенно в средней части ночи.

Когда Спэрстоу стал поправлять простыню, на пол со стуком упала большая охотничья шпора. Доктор издал стон. Камердинер, вытянув шею, посмотрел на труп.

— Что ты по этому поводу думаешь, Чама? — спросил Спэрстоу, уловив выражение, появившееся на темном лице.

— Рожденный небом, по моему ничтожному мнению, тот, кто был моим господином, спустился в Подземные Края и там был схвачен, ибо недостаточно быстро бежал. Шпора показывает, что он боролся со Страхом. То же проделывают люди моего племени, только с помощью шипов, когда их сковывают чарами, чтобы легче было настичь их во сне, и они не осмеливаются заснуть.

— Чама, ты фантазер. Иди приготовь печати, чтобы наложить их на имущество сахиба.

— Бог сотворил рожденного небом. Бог сотворил меня. Кто мы такие, чтобы вникать в промысл божий? Я велю остальным слугам держаться подальше, пока вы будете пересчитывать вещи сахиба. Все они воры и что-нибудь стащат.

Своим спутникам Спэрстоу сказал:

— Насколько я могу разобраться, смерть могла наступить от чего угодно — от остановки сердца, от теплового удара, от любого другого удара судьбы. Придется заняться описью его пожитков и всем прочим.

— Он умер от страха, — настаивал Лаундз. — Посмотрите на его глаза! Бога ради, только не давайте хоронить его с открытыми глазами!

— От чего бы он ни умер, теперь все неприятности для него позади, — тихо проговорил Мотрем.

Спэрстоу что-то рассматривал в открытых глазах покойника.

— Подите сюда, — окликнул он. — Видите там что-нибудь?

— Я не могу смотреть! — жалобно простонал Лаундз. — Закройте ему лицо! Неужто есть такой страх на земле, чтобы привести человека в подобный вид? Это ужасно. Спэрстоу, да закройте же его!

— Нет такого страха… на земле, — отозвался Спэрстоу.

Мотрем заглянул через его плечо и пристально вгляделся в покойника.

— Ничего не вижу, кроме расплывчатых пятен в зрачке. Знаете сами, ничего там нет и быть не может.

— Сущая правда. Ладно, давайте прикинем. Уйдет полдня на то, чтобы сколотить какой ни на есть гроб, а умер он, должно быть, около полуночи… Лаундз, дружище, ступайте скажите, чтобы кули выкопали яму рядом с могилой Джевинса. Мотрем, обойдите весь дом вместе с Чамой, проследите, чтобы на все имущество наложили печати. Пришлите ко мне сюда двоих мужчин, я все улажу.

Двое слуг с могучими руками, воротясь к своим, поведали странную историю о том, как доктор-сахиб напрасно пытался вернуть к жизни их господина всякими колдовскими способами — подносил небольшую зеленую коробку по очереди к обоим глазам покойного, несколько раз щелкал ею и озадаченно бормотал, а потом унес зеленую коробку с собой.

Гулкий стук молотка по гробу — звук малоприятный, но люди опытные утверждают, что гораздо ужаснее тихое шуршание ткани, свист разматывающихся и наматывающихся лент, когда того, кто упал при дороге, обряжают для похорон и, постепенно обвивая, опускают вниз, пока спеленатая фигура не коснется дна, и когда никто не протестует против постыдно поспешного погребения.

В последний момент Лаундза охватили угрызения совести.

— А службу будете сами читать? От начала до конца? — спросил он.