На народный гнев необходимо было реагировать. Сима учла критику и расписала новую доску, назвав ее «Альтернативная «Банька».

Та же русская баня, тот же интерьер, те же шайки. На левой лавке чинно сидят торжественно одетые мужики, все в черных костюмах и при галстуках; на правой лавке – нарядно одетые бабы. Все чинно парят ноги. Пару на верхней полке мы теперь видим. Они заняты совершенно не тем, о чем вы подумали: они читают Маркса и Энгельса. На печке стоит не чертенок, а маленькая статуя Ленина в позе «Ленин на броневике». Из трубы вылетает не голая ведьма, а ракета «Восток». И даже русалки надели бюстгальтеры, так что прячущимся в кустах милиционерам и плавающим в пруду пионерам теперь и смотреть-то не на что… Завершая картину, надо всем этим благообразием парит лозунг: «Нравственная Чистота Общества Выше Личной Гигиены!»

На выставке в Манеже обе «Баньки» висели рядом, снабженные объяснениями художницы и выдержками из писем читателей «Огонька». Посетители выставки хохотали от души.

То время, над которым смеялась Сима, ушло безвозвратно. Новые песни придумала жизнь. В России по-прежнему есть над чем посмеяться, но Сима с семьей теперь живет в Лондоне. Сима больше не расписывает доски. Она по-прежнему работает по дереву, но теперь это дерево причудливых, замысловатых форм, неожиданных и извилистых, как лондонские улицы; изменились Симины тематика и стиль. Это, как всегда, талантливо, но – совершенно другое. Гена работает по специальности. Дети подросли и выходят каждый на свою дорогу: Анна будет психологом; о Глебке вы еще, надеюсь, услышите, когда он победит в Уимблдоне.

У нас с Симой в Лондоне много общих друзей, Сима собирает их, когда я приезжаю. Я люблю у них бывать, но жизнь редко дарит мне такие праздники.

Надежда Вениаминовна Канель (Диночка) незадолго до ареста, конец тридцатых годов. Диночкина мама, Александра Юлиановна Канель, в тридцатые годы была главным врачом Кремлевской больницы. Когда погибла Надежда Аллилуева, Александра Юлиановна отказалась подписать заключение о ее смерти от аппендицита, как того требовал Сталин. Так же поступили два выдающихся врача Кремлевской больницы Левин и Плетнев. Левин и Плетнев были позднее ошельмованы, арестованы и погибли в тюрьме, а Александра Юлиановна умерла при странных обстоятельствах. Обе ее дочери были арестованы. Диночкину сестру и ее мужа Северина Вейнберга расстреляли; Диночка чудом уцелела (читайте об этом в рассказе «Семья Канель»).

Диночка Канель незадолго до смерти. 1998 год.

Юлий Даниэль.

Юлий Даниэль, художник Борис Биргер и жена Юлия Ирина Уварова-Даниэль.

Ирина Уварова-Даниэль.

В связи со смертью Юлия Даниэля тридцатого декабря 1988 года, впервые за семнадцать лет, Синявские получили разрешение от советских властей прилететь в Москву. Они опоздали на похороны Юлия на один день, так что попрощаться с другом Синявскому не удалось.

Эта первая поездка в Москву прорвала плотину, и Синявские стали регулярно приезжать в Союз.

Провожаем Синявских в Париж.

Шереметьево, январь 1989 года.

Игорь Губерман. Портрет работы Бориса Жутовского. Накануне отъезда в Израиль Губерман сделал копии портрета и дарил их друзьям. На моем подарке надписи: «С древнееврейским приветом»; «Жди меня, и я вернусь»; «С любовью. И. Губерман». Он думал, он шутит…

В 1992 году я приехала в Израиль повидаться с Викой и Мишкой. Нас навестил Губерман. У него кот Бабушкин вызвал гораздо меньше отрицательных эмоций, чем у меня, что объяснимо: с ним сволочь Бабушкин в одной постели не спал…

«Отдай им деньги назад и пойдём выпьем».

Губерман несколько раз приезжал ко мне в Юту. Я организовала его концерт, но у нашей мормоно-баптистской публики губермановская лексика восторга не вызвала, а юмор не дошёл, и на меня ещё долго показывали пальцами…

Георгий Борисович Федоров. Портрет работы его сына, Миши Рошаля (читайте рассказ «В секретном городе»).

Георгий Борисович и его жена Майя Рошаль очень любили Никитиных и были счастливы, когда я их познакомила. На снимке: Федоров, Никитин и я. Климовск, начало восьмидесятых годов.

Жена Георгия Борисовича Федорова, кинорежиссер Майя Рошаль с художницей Симой Тороповой (псевдоним – Васильева). Лондон, девяностые годы.

«Как дела, Глебка?» Сима у нас в Юте. 2003 год

Симины «Банька» и альтернативная «Банька».

Эту историю я услышала когда-то от своего ленинградского друга Алика Блюма. Может, Алик что и присочинил для красного словца – он замечательный рассказчик, но, с другой стороны, человек он очень точный, первопроходчик и певец архивов. Алик получил недавно престижную литературную премию – «Северную Пальмиру» за нашумевшую книгу о советской цензуре. Так что рассказ его, безусловно, имеет документальную основу.

Итак, в когда-то существовавшей Карело-финской республике, как полагалось, был Союз писателей, и у вышеупомянутого союза был съезд. Всякий уважающий себя съезд кончается банкетом, и съезд писателей Карело-финской республики в этом отношении от остальных не отличался и другим не уступал. Банкет проходил в ресторане гостиницы, в которой жило большинство делегатов. Почетным гостем съезда был карелофинской министр культуры. Дабы никого не обидеть, он пил, не пропуская, все тосты, в результате чего ему в какой-то момент срочно понадобилось выйти. В гостинице он не жил и с ее географией знаком не был. Он несся по коридору, заглядывая в разные комнаты, и наконец ему показалось, что он нашел искомое, потому что в глубине комнаты что-то белело. Он с облегчением справил туда малую нужду, но оказалось, что это белело лицо известного карело-финского писателя, который давно уже крепко спал, будучи мертвецки пьян. От брызнувшей на него невесть откуда струи он проснулся, разом протрезвел и очень обиделся. Он написал заявление на министра культуры в Центральный комитет и в Союз писателей СССР. Дело, возможно, как-нибудь бы и обошлось, но в Союзе писателей на это заявление кто-то наложил резолюцию: «Описанному верить!» История в результате получила широкую огласку, и писатель был отомщен: министр культуры лишился портфеля.