И все, что происходило потом, было как в бреду.

Мной уже двигал ни рассудок, ни воля, ни страх, ни отчаяние — ничего такого, что вообще присуще человеку. В душу, как демон, вселилось безумие. И странное дело: именно безумие придало мне незаурядную смелость. Следом вспыхнула ярость, и я загорелся непоколебимой решимостью защищать свою жизнь и свою честь. Я выкрикивал во тьму что-то нечленораздельное, ругался, проклинал все на свете, наливался злостью, как зреющий фрукт наливается краской, грозил, сам не ведая кому. Если б в тот момент у меня под рукой оказалась кнопка, нажав которую можно было б уничтожить весь мир, то уже никому не суждено было бы читать эти строки.

Далее происходило следующее. Совсем неподалеку в траве сада валялся небольшой металлический патрубок. Узрев в нем обломок рыцарского оружия, я схватил его и понесся в замок. С испуганным скрипом хлопнула входная дверь. Ветер мгновенно стих, а ночной пронизывающий холод сменился могильной тишиной прихожей, отравленной ядом свечей. Абсолютно все вокруг казалось враждебным. Существовали только Я и МЕНЛАУВЕР. Неравный, заведомо обреченный поединок человека и целого каменного царства. Смешно, конечно: песчинка вызывает на бой волны бескрайнего моря, пылинка состязается с небом. Я сжимал патрубок так, что он нагрелся, и стоял готовый свернуть шею всякой твари, что посягнет на мою жизнь.

Но пока — ни звука, ни шороха… А может (безумно-радостная мысль!), представление на сегодня отменяется? Наелись? Насытились?.. Я начал считать собственные шаги: «…девятнадцать, двадцать, двадцать один». Все, стоп! Уже гостиная. Самое проклятое место в замке, если не считать чулана. Темнота здесь была гуще: горела всего одна свеча. Запах магнолии почему-то вызывал тошноту, патрубок недоуменно маячил из стороны в сторону, не видя противника.

– Господа! Это беззаконие! Сущее беззаконие! Он посмел топтать меня своими вонючими ногами! — хрипловатый тенор волка заставил тишину встрепенуться и вмиг разрушил все надежды.

Откуда голос? Может, из соседнего зала? В гостиной не наблюдалось ни одной души: ни звериной, ни человеческой. Я еще раз огляделся. Пустота… и скучающие кресла для гостей.

– Эта человекоподобная тварь наступила мне прямо на лицо, — проворчал медведь, — он поплатится, господа! За все поплатится! Горе несчастному безумцу, поднявшему руку на Хозяев Мира!

Черт, да откуда же голос? Кажется, совсем рядом, прямо над ухом… Я поднял глаза на стену и замер.

Звери были еще на своих портретах!

Их нарисованные морды зловеще шевелились, а горящие совсем не нарисованным огнем взоры протыкали темноту и были направлены в мою сторону. Волк протяжно зевнул и принялся подергивать челюстью. Свинья агрессивно оскалилась, вот-вот готовая выпрыгнуть из плоскости в область третьего измерения. Рысь, медведь и бегемот выглядели пока спокойными, но это лицедейское спокойствие обуславливалось лишь твердой уверенностью в скорой расправе над своей жертвой. Дальнейшее промедление было преступлением по отношению к самому себе. Меня вдруг посетила безумная, инспирированная отчаянием мысль: нужно во что бы то ни стало не позволить зверям материализоваться в их естественном облике.

Извините, «господа», но наша война только начинается…

В гостиной раздался мой оглушительный, бьющий по собственным нервам, крик — как воинственный клич. Воздух пошатнулся, и тьма ослабила свои объятия. Доведенный до белого каления, ревущий от бешенства, я принялся кружить по гостиной в неком ритуальном танце, потрясая патрубком. Потом подбежал к портретам и, вкладывая в удары все свое безумие, принялся колотить по звериным мордам, сам став хуже зверя. В ту же секунду сверху на меня брызнула кровь.

Ответом было лишь жалобное поскуливание и отчаянный вой. Кот мяукал так, словно его заживо кастрировали. Вселенная сжалась до размеров одного зала. Пол был землей, черный потолок — космосом, галлюцинирующие искры в моих глазах — звездами, а звери — богами, которым я бросил вызов. Проблема усугублялась тем, что их было шестеро, а я, хоть и превратился в настоящего демона, но оставался в одиночестве. Опыт предыдущих ночей говорил, что помощи ждать неоткуда.

Удары сотрясали даже стену, на пол сыпались куски штукатурки и тут же окрашивались в багровый цвет. Раскаленная до красна кровь капала с полотен, чуть ли не прожигая пол. В полуреальном свете корчились, кривлялись, неистовствовали от боли агонизирующие морды зверей. Так и не обретя плоть, они пытались уворачиваться от моих ударов, метаясь в тесных рамках. Их разбитые челюсти, слабым барельефом выступающие с полотен, скулили всякий раз, когда патрубок совокуплялся с ними чуть ли не в интимной близости. Слышался треск костей… нарисованных? Или уже рудиментарных? Очки медведя были уже давно разбиты и валяясь у моих ног. У них была одна цель: выпрыгнуть в реальный мир, стать объемными, а потом уже разделаться со мной. Но они постоянно вынуждены были отступать под натиском железной дубинки.

Портрет с изображением медведя вдруг сильно пошатнулся и рухнул вниз. Благо, в стрессовой ситуации я не теряю способности молниеносного соображения — тут же поднял его, кинулся в соседний зал, подбежал к камину и кинул шевелящуюся картинку в щупальца голодного пламени. Пылающий ад возбужденно зашипел, и следом раздался такой умопомрачительный рев, словно там жарили настоящего живого медведя. Из пасти камина прямо к потолку взметнулся салют огненных искр. Воздух смешался с запахом паленого мяса…