Точно так, как Яхве был Богом, «Который вывел тебя из Ура Халдейского…» (например, Быт. 15:7), так и давая заповеди Декалога, Яхве объявил: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской…» (Исх. 20:2). Таким образом, закон был дан в контексте Божьей благодати. Он являет Свою благодать до того, как ставит условия!

Но проблемой для богословов и читателей Торы является не цельность повествования, а различие в природе двух заветов. Обещание, данное Аврааму, было наполнено дарами незаслуженной благодати и благословений, а Синайский закон, кажется, только устанавливает требования, обязательства и заповеди.

Это разделение настолько сильно ощущается, что Герхард фон Рад [107] назвал отрывок Втор. 26:5–9 главным символом веры Израиля (утверждения «Я верю…»), наряду с другими символами веры, как, например, И.Нав. 24:16–18, и сделал вывод о том, что эти символы подтверждают разницу между заветами. Фон Рад указал на то, что Синайские события, которые он рассматривает как центр Пятикнижия, не были включены в эти символы веры, доказывая, таким образом, что Синайский закон принадлежал другому поколению, которое появилось только в конце Вавилонского плена. В этом он ошибался.

Взгляд фон Рада был подвергнут резкой критике, [108] как и следовало ожидать, так как то, что, по его мнению, было пропущено, можно обнаружить, если рассматривать всю 26 главу Второзакония, а не только ст. 5–9, и 24 главу Иисуса Навина полностью, а не только ст. 16–18. Совершенно очевидно, что события исхода неразрывно связаны с Синаем: Исх. 19:3–8 и 20:2-17.

Даже после того, как мы признали существование всех этих связей, проблема остаётся: как объединить в одно целое условия и требования отрывка Исх. 20 — Числ. 10 и благословения и обещания до-патриархальных и патриархальных материалов в книге Бытие? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо проследить, как подобные комбинации обещаний и заповедей выступают в роли каркаса, удерживающего вместе повествования о патриархах. Например, следующие заповеди были включены в историю о патриархах без какого-либо ощущения несоответствия:

Таким образом, как каждой заповеди предшествовало полученное патриархами обетование, выступавшее в качестве контекста этой заповеди, так призыв к послушанию в Моисеевом законе никогда не был условием для заключения завета или его сохранения. Десять заповедей были даны в контексте Божьей благодати, так как Бог, Который дал заповеди, был тем же Богом, Который вывел израильтян из Египта. Закон был не меньшим по значимости даром Божьим, чем благословения и обетования, он справедливо воспевается как драгоценный дар в Пс. 1:2, 18:8-12, 118. Для псалмопевца закон слаще мёда и желаннее золота! Обетование не противопоставляется закону, поскольку и то и другое происходит от Бога, вступающего в завет с людьми. Также и закон не является самостоятельным средством (даже гипотетическим) получения спасения. Напротив, закон является средством сохранения взаимоотношений между Богом и людьми.

Шмитт показал, что вера/доверие функционирует в Пятикнижии как объединяющий принцип. Во всех «композиционных швах» Пятикнижия, как видел их Шмитт, появляется «тема веры» (Glaubens-Thematik). [109] Вот эти швы:

Шмитт не рассматривает Пятикнижие как свод священнических законов, вместо этого он сосредоточил свои усилия на том, чтобы доказать что Пятикнижие на самом деле учит вере в Бога и доверию Его обещаниям. Послушание закону было естественным свидетельством того, что человек на самом деле доверяет Богу и верит Его обещанию.

Методикой толкования многочисленных повествовательных отрывков Торы будет та методика, о которой мы говорили в главе о проповеди по повествовательным текстам (см. главу 5).

Но как нам быть с текстами, содержащими постановления Закона? Обнаруживают ли эти тексты различие между универсальными и вечными законами и законами временными, культурно обусловленными?

Многие отчаиваются, пытаясь найти ясно очерченную границу между законами, которые остаются нормативными, независимо от времени и места, и законами, которым свойственно устаревание. Но наши проблемы толкования не избавят нас в последний день, когда мы увидим нашего Господа, от продолжения работы по определению того, что заставляет отчаиваться большинство из нас: нормативный принцип в этих текстах применим во все времена и во всех культурах.

Прежде всего, законы, записанные в отрывке Исход 25 — Левит 16, являются чрезвычайно связанными с ритуалами. Эти законы не очень актуальны сегодня, за исключением того, что иллюстрируют неизменные истины. Тем не менее, многие из них имеют параллельное применение в наши дни (например: установка перил на крыше из Втор. 22:8 может иметь параллельное применение сегодня: поставить ограду вокруг бассейна на заднем дворе).

Ключом к временной природе этих законов является тот факт, что эти законы устареют, как только их заменят вечные истины. Так, Исх. 25:9 и 25:40 ясно говорят о том, что скиния с её служениями и персоналом была временным «образом» или «моделью» того, что видел Моисей на горе. Реальность, как был научен Моисей, существует на небесах; Моисей делал всего лишь копию, или образ небесной реальности. Однако с приходом Мессии эти копии должны были уступить место новому порядку реальности, которая открылась в личности и служении Иисуса. Послание евреям дает нам такой же взгляд на скинию и её обряды: они были «тенью» грядущей реальности. Не забывайте, что Ветхий Завет предвкушал эту реальность и вывесил предупреждающий знак в Исх. 25:9 и 25:40, когда впервые было дано законодательство. Здесь Ветхий Завет провозгласил, что скиния, богослужения и жертвоприношения были всего лишь копией и моделью небесной реальности.