— Смотри-ка, дождь собирается. Слышишь, гремит?

— Угу.

— Из-за гор тучи набегают. А вот и первая капля.

— Вторая.

— Пошли на боковую веранду. Люблю смотреть на дождь. Как начинается, сразу впадаю в философическое настроение. Декарт, Спиноза, святой Фома — сам черт не брат.

— А ты знаешь, что у тебя машина под дождем стоит?

— Ничего, сейчас Ламар придет, сделает все, что нужно.

— А кто такой этот Ламар? Уж не тот ли таинственный незнакомец, что распаковал мою сумку, ну, и все остальное?

— Ламар Хой. Вроде, как мы, пенсильванский немец, и, может, наполовину действительно так. Но вообще-то черный, хотя говорит на пенсильванском немецком. Он появился тут, когда у нас еще была конюшня. Просто стал помогать. Его никто не просил, и он никого не просил, но сумел сделаться настолько полезным, что малый, который работал у нас, разрешил ему ночевать на сеновале, а миссис Лихтенвальнер, похоже, подкармливала, а отец каждый понедельник давал ему пару-другую долларов. Именно в понедельник, а не в субботу, потому что в субботу, считал отец, Ламар может надраться. Потом Эрл, ну, наш постоянный работник, умер, и отец купил Ламару кое-какую одежку, котелок, и мы получили на редкость толкового, верного кучера, шофера и вообще мастера на все руки. Только не оставляй деньги, где попало. Стащит.

— Он пьет?

— Нет, как ни странно. У Ламара вообще нет дурных привычек, разве что резинку постоянно жует. Не курит, не пьет, по бабам бегать возраст не позволяет. Но крадет деньги. Свою собственную наличность миссис Лихтенвальнер для надежности носит в кармане фартука, а вот домашние деньги приходится всякий раз перепрятывать, иначе Ламар заметит, где они лежат, и поминай как звали. Стоит мне оставить серебро или банкноты на столе, как через десять минут их нет. Как пьяницы чуют запах выпивки, так Ламар чует запах денег.

— Ну и что он с ними делает?

Ответ Пола заглушил удар грома, и ему пришлось со смехом повторить:

— В банк кладет.

— Что-о? В твой банк?

— Так точно, сэр. Ламар ворует деньги и кладет их в наш банк. Когда я проверял его текущий счет в последний раз, на нем было больше двух тысяч зеленых. Неплохо для человека, получающего шесть сотен в год. Как-то в прошлом году я сказал ему: «Ламар, ты бережливый человек, так что, наверное, когда тебя не станет, накопится кругленькая сумма, можно оставить кому-нибудь. Ты не думал, чтобы написать завещание?» «А я, сэр, — говорит, — уже написал. Все, что у меня есть, отходит миссис Лихтенвальнер, которая вытащила меня из канавы». С таким же успехом он мог сказать, что это ты вытащил его из канавы. А ведь поначалу мне пришла в голову сентиментальная мысль, что Ламар крадет наши деньги, чтобы нам же их и завещать. Выглядит красиво. Но Ламара никто не знает.

— Может, он считает, что этот как раз миссис Лихтенвальнер заправляет всем в доме, и таким образом он покупает ее благорасположение?

— Слабое звено этой версии в том, что миссис Лихтенвальнер не знает, что она наследница, а Ламар просил меня ничего ей не говорить. Нет, думаю, дело в том, что вначале миссис Лихтенвальнер давала ему еду, а отец — какие-то безличные вещи вроде денег. Понятно, что едой Ламар отплатить ей не может и, объявляя своей наследницей, выказывает признательность в форме одновременно достойной и практичной. Другого объяснения я найти не могу.

— Весьма тонкий анализ, — заметил Сидни.

Неторопливо покачиваясь в белых плетеных креслах, они некоторое время наблюдали, как льет дождь. В какой-то момент ослепительно сверкнула молния, а вслед за ней раздался мощный удар грома.

— О Господи, да это же совсем рядом, — пробормотал Сидни.

— Говорят, звук пробегает милю за восемь секунд, — откликнулся Пол.

— В таком случае молния ударила не дальше чем в паре сотен ярдов отсюда.

— Одного моего приятеля убило молнией, когда он играл в гольф в Ридинге. Об этом писали в газетах. Не читал?

— Что?

— Я говорю, приятеля, Лу Вайсингера, молнией убило. Он играл в гольф на поле Беркширского клуба. То ли в конце мая, то ли в начале июня.

— Извини, Пол, отвлекся. Подумал, каково это — слушать такую канонаду часами, без перерыва.

— Ты про бои, наверное?

— Ну да. На днях я проходил флотскую комиссию, скоро должен прийти результат. Примерно через неделю.

— С чего это ты в таком возрасте, да еще с женой и тремя детьми, в армию решил податься? Война для молодых, а не для людей в возрасте вроде нас с тобой.

— Я так не считаю. Думаю, мне сильно повезло, что меня берут. Убивать мне, конечно, не улыбается, но, честно, мне кажется, каждый в жизни должен пройти хоть одну войну.

— Все это философия, и меня она не особо интересует.

— Да ну? — удивился Сидни. — Ты ведь немец, а немцы — раса воинов.

— Говорят, да, и, верно, во мне сто процентов немецкой крови, но на войну мне наплевать. И отцу тоже. У меня двое дядьев на Гражданской войне были, а еще раньше какие-то родичи участвовали в революционной.