А дальше между Богом и человеком возникает – не вырастает, а вдруг, мгновенно открывается – пропасть, потому что в тот момент, когда человек выбрал естественное познание помимо Бога, он с Богом уже не в отношении взаимной глубинной любви и доверия, а в отношении вопрошания, порой страха. Библия рассказывает, как Адам и Ева услышали, что Бог ходит в раю. (Это конечно образы, потому что весь этот рассказ является образной попыткой довести до нашего сознания что-то, что описать невозможно: нет возможности на нашем языке выразить, что случилось в мире, которого больше нет.) И когда они сознают около себя присутствие Бога, Которому они уже не приобщены, как раньше, детской любовью, детским доверием, совершенной отдачей себя, готовностью и желанием все только через Него познать, они испуганы и оба прячутся от Бога. И Бог их зовет: Адам, где ты? И Адам отвечает: я обнаружил, что я наг, что я голый, и мне стыдно. И сказал Бог: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? (Быт 3:8-11).

И тут оказывается вдруг, что доверие, простота, которые были вначале, пришли к концу. В тот момент человек мог бы еще – вернее, уже – понять, что с ним случилось. Но он не понимает, он сколько-то помрачен, но не понимает до конца, что с ним совершилось. Он думает, что может продолжать расти, становиться собой, познавать мир как бы параллельно с Богом. И тут входит в силу очень страшный закон. Жить можно – в том смысле, в котором Бог жив и живы те, которые в Боге и с Ним, – только приобщенностью к Богу. В момент, когда человек отрывается от Бога, у него остается только один путь: рано или поздно умереть. И именно это случается с первой четой. Смерть через них входит в этот мир. Они потеряли источник Жизни, и без источника Жизни жизни больше нет. И начинается трагический период, в котором мы участвуем, когда человечество и весь живой мир познают смерть и приобщаются смерти. Это очень страшно. Но если мы вспомним то, что сказал святой Ириней, это не абсолютно безнадежно.

Но тут целый ряд вещей совершается. Изначально человек имел тело, имел душу, и в нем обитало дыхание Божие, которое Господь вдохнул в него. В тот момент, когда человек отворачивается от Бога, эта иерархия колеблется, остается на первом плане то, что принадлежит к естеству. Духом человек уже не познает Бога, как познавал Его изначально, и поэтому дух не может руководить, вести человека от силы к силе, от славы к славе, от земли на небо, в глубины Божии. В человеке тускнеет его человеческое сознание и появляется то, что мы называем плотью. Изначально человек состоял из тела и души. И то, что Отцы называют телом, это та же плоть, но пронизанная духом, одухотворенная, освященная. Теперь эта освященность заколебалась, и тело в значительной мере стало плотью, то есть тем же телом, но уже не таким одухотворенным, не таким чистым, не таким гармоничным. И уже не душа и не дух правят всем человеком, а создается как бы взаимное равновесие разных сил, а порой борьба между ними.

Отсюда рождается то, о чем все время говорят Отцы: борьба человека со своей плотью, потому что плоть является тем же телом, но отяжелевшим, потерявшим свою духовность, уже не приобщенным и не руководимым духом человека и через этот дух – Духом Святым. И дальше, когда мы вглядываемся в наш опыт, мы приписываем нашей плоти все дурные влечения, виним нашу плоть в том, в чем должны были бы винить наш дух. Человеческая душа, человеческий дух, потеряв свое единство с Богом, потеряв свою гармонию, уже не может гармонично, правильно вести всего человека, и человеческая телесность, его плоть начинает себя вести анархично. И вместо того чтобы признавать, как Отцы это делали, что виновен дух человека, виновно его сознание, его душа, его воля, мы виним свою плоть, которая является жертвой нашего отпадения от Бога и от той цельности, которая нам была изначально дана. Это очень нам важно помнить, потому что, как кто-то (кажется, отец Сергий Булгаков) сказал, борьба с плотью это борьба за тело {282} . Это борьба за тело, борьба за то, чтобы наша плоть была возвращена к той славе телесности, которая ей была дана изначально. И это нам вручено, это наша задача: всеми силами нашими, всей силой воли направить себя обратно к Богу, вернуть себя к Богу послушанием, то есть вслушиваясь в голос Божий, который в нас продолжает звучать, который звучит вокруг нас через Священное Писание, через святых отцов, через святых, и стать снова Человеком. Если же мы теряем полностью эту приобщенность к Жизни, то остается только полная смерть.

Вы наверно помните рассказ о том, как пришел потоп. Бог взглянул на людей, которые тогда ушли всецело в вещественность этого мира и, как сказано, стали плотью (Быт 6:3), уже не телесностью, а плотью. И Господь сократил дни жизни человека. Как это страшно! Но и тут мы можем не терять надежду, потому что пути Господни неисповедимы, и мы можем видеть, что Бог, Который создал все и вся, для того чтобы жизнь жительствовала {283} , чтобы жизнь Божественная пронизала все, не оставил человека. Но мы должны понять, что если мы не приобщаемся через наш дух, через нашу душевность к Богу, то не можем нашу плоть обновить так, чтобы она стала телом.

Взгляните на жития святых, вспомните видение Мотовилова. Он видел святого Серафима во славе, когда тот всем своим телесным существом засиял перед ним, и Мотовилов не мог на него смотреть, потому что ломило глаза. И преподобный Серафим сказал: «Ты не мог бы меня таким видеть, если бы сам в это мгновение не был таким». Это то, что мы видим также на горе Преображения, о чем я уже говорил: как Христос вдруг весь засиял Божественным светом всей плотью Своей непорочной, совершенной, неоскверненной. Но и одежда Его засияла. Свет лился на все, что окружало Его, эти лучи пронизывали и камни, и утесы, и растения, и из глубин, из недр каждого вещественного предмета, которого касался этот свет, засиявал вечный Божественный свет (Мк 9:2-3). Потому что вещество этого мира не пало – пал человек, и мы осквернили и оскверняем этот мир, и от нас зависит, нам поручено под руководством Христа стать водителями, наставниками этого мира обратно в райское состояние. Но для этого человек должен сам вернуться к Богу, приобщиться к Нему так, как святые приобщались.

Мы уже говорили о рождении Евы от Адама, о том, как всецелый человек как бы разделился на два лица и оба эти лица увидели друг в друге ту совершенную красоту, хотя бы изначальную, к которой были призваны. Но после того как человек отпал от Бога, не отрекся от Него, а просто заблудился, они перестали видеть друг друга такими, какими каждый видел себя и другого. По словам святого Мефодия Патарского, они глядели друг на друга и говорили: это alter ego, это «другой я сам». В тот момент, когда они отпали от Бога, Который является силой, соединяющей их, они смотрели друг на друга и каждый из них сказал (опять-таки, по мысли этого святого): я – ego, тот – alter, другой. Уже не друг в русском смысле слова, то есть самый близкий мне человек, другой я, «я» в ином лице, а другой как иное существо. И вот в этот момент (об этом Лосский писал несколько раз {284} ) вместо двух лиц стали друг перед другом два индивида.

«Индивид» – латинское слово, которое означает последнюю степень разделения, дальше разделять нельзя. Если взять любых двоих из нас, мы – индивидуумы друг по отношению к другу в том смысле, что каждый из нас замкнут в себе, как бы закрыт под своей кожей, и делить дальше невозможно, это будет убийство. Будет тело, душа, те или другие части тела, но не цельный человек. Вот страшный момент, когда из двух лиц, которые были едины и познавали себя как одно, появилось два индивидуума, два отдельных лица, уже не составляющие полностью одно целое. Я говорю «полностью», потому что грех человеческий не смог разрушить дело Божие и совершенно отделить двух людей, призванных быть едиными. В этом смысле нам надо помнить, что человеческий грех не окончательно все разрушил. Но тут оказалось, что они друг на друга посмотрели и каждый увидел в другом не себя самого во славе, а иного, и они сказали: нам стыдно, мы наги, что нам делать? И говорится в Библии: и сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные (Быт 3:21), то есть они облеклись в какую-то одежду. Но они теперь устыдились своей наготы, вместо того чтобы познать свое нагое тело как торжественное, ликующее сияние красоты.