Шрифт:
— Его зовут Молитор. Фред Молитор. Вот здесь записаны его фамилия, адрес и номер телефона. Александерштрассе. Это в западной части города, недалеко от Лоршерштрассе.
— Откуда этот Молитор знает меня?
— Через Зееберга.
— Чуднее не придумаешь.
— А на самом деле совсем просто. Когда началась эта заваруха в Каннах и появились первые сообщения в газетах, — так сказал мне этот Молитор по телефону, — он позвонил Зеебергу в Канны и спросил, что ему делать.
— С чем?
— С тем, что он теперь хочет продать. Я и сам этого не знаю. Зееберг в курсе, ему он сказал это по телефону. И Зееберг велел ему рассказать это все тебе, дескать, ты — самый подходящий человек. Потому что расследуешь это дело.
— Но ты-то чего ждешь от этой поездки? Все это звучит невероятно! Слишком невероятно!
— Нет ничего слишком невероятного, когда речь идет об очень больших деньгах. В таких случаях обычно самое невероятное и объясняет все, — изрек Бранденбург.
— И ты считаешь, что этот Молитор тут же все нам объяснит?
— Ну, вероятно, не все, — согласился Бранденбург.
— Тогда что же?
— Что Хельман был подлец из подлецов и что он все-таки пошел на самоубийство, когда оказался в безвыходном положении, — заключил Густав Бранденбург.
36
— Алло, да?
— Анжела, это я, Роберт.
— Это чудо! Так не бывает!
— Что чудо?
— Я уже час сижу перед телефоном, напряженно смотрю на него и заклинаю его. Я сто раз повторила: Роберт должен позвонить, он должен позвонить, сейчас он позвонит, ну, пожалуйста, пожалуйста, я хочу услышать его голос. Я должна услышать его голос. Я не могу ждать до вечера. Я должна знать, что случилось. Что случилось, Роберт?
Я звонил из кабинки телефона-автомата на почте дюссельдорфского аэропорта. Я сказал Анжеле, что вынужден лететь во Франкфурт и что вечером встречусь со своим адвокатом.
— И потом ты сразу позвонишь мне, хорошо?
— Конечно.
— А когда ты ко мне вернешься?
— Этого я пока не знаю.
— О, Боже!
— Может быть, вечером уже буду знать.
— А если нет? Если это продлится дольше?
— Значит, мне придется остаться здесь на какое-то время. Это моя работа, Анжела.
— Я знаю. Я знаю, Роберт. Только, видишь ли…
В трубке раздался какой-то грохот, который все усиливался.
— Что ты сказала? Что ты сказала? Я ничего не слышал! — завопил я.
— Подожди, пока грохот утихнет.
В кабинку донесся голос из динамика:
— Внимание! Пассажиров рейса № 645 Дюссельдорф — Франкфурт просят пройти на посадку в автобус через выход четырнадцать. — Потом то же самое объявили по-французски.
Грохот исчез.
— Теперь я опять тебя хорошо слышу.
— Роберт, ты добился, чего хотел. — Голос Анжелы то снижался до шепота, то затихал совсем. — Ты добился… Я… Я тоже тебя люблю. О, Боже, мне кажется, я не могу больше жить без тебя. Нет, не кажется, я это знаю! Я это знаю! А ты так ужасно далеко от меня.
— Но мы все равно вместе.
— Да, Роберт, да!
— Я тоже не могу без тебя… — Опять раздался грохот. Я стал ждать. Голос из динамика повторил призыв к пассажирам рейса № 645 на Франкфурт пройти на посадку. Грохот утих через какое-то время, которое показалось мне первой секундой вечности. — Я тоже больше не могу жить без тебя.
— Нынче ночью я не могла заснуть ни на минуту. То, что мы делаем, безумие.
— Какое сладостное безумие.
— Нет, Роберт, это грех. Не думай, что все как-то само собой обойдется. То, что мы делаем, это запретный путь.
— Кто его запретил?
— Он запретен, потому что мы причиняем боль другому человеку. И запрет этот — от Бога. И то…
— А мне все равно, что Бог…
— Дай мне договорить! И то, что я хочу сказать, ужасно.
— Что же ты хочешь сказать?
— Что и мне все равно! Совершенно все равно! Видишь, как сильно я тебя люблю, несмотря на то зло, что мы творим? Несмотря на все? Как сильно я тебя люблю, тебя, кого я еще по-настоящему и не знаю?
— Я…
— Ты позвонишь после разговора с адвокатом, да? Я буду ждать. Даже если это будет в пять утра. Ты позвонишь, да?
— Да, — сказал я.
В трубке опять загрохотало. Я опять не мог разобрать ее слов. Динамик в третий раз пригласил пассажиров, вылетающих во Франкфурт. А грохот не кончался. Не было никакого смысла еще ждать. Я положил трубку на рычаг и направился к окошку почтового отделения, чтобы заплатить за разговор. Потом бросился — да, именно бросился со всех ног, — вдруг оказалось, что я еще могу бегать — к цветочному магазину. Там я дал молоденькой продавщице точный адрес Анжелы.