– Два месяца.

– Понятно. Ты не говори никому и ничего о нашем правительстве. Хорошо сказать о нем ты не сможешь, а плохо сказать – теперь наказуемо.

Они попрощались.

– Ну что, идем, посмотрим, что нашли наши коллеги? – Предложил Одек. – Если сигналили, значит, нашли что-то интересное.

– Слушай, на счет твоих "секретных каналов" – это ведь твой учитель тебе рассказал? – Поинтересовалась Анели.

– Да.

– Он слишком много знает о древних, этот твой Эло, он случайно не избранный? То, чему он тебя учит – просто невероятно.

– Нет. Придет время – я все расскажу.

Они шли неспеша, наслаждаясь самим процессом ходьбы. Одек нежно держал в своей ладони руку напарницы.

– Скажи, почему ты никогда не говоришь мне, что любишь? – поинтересовалась Анели. – Нет, не подумай, мне достаточно твоего внимания, я чувствую и знаю, что ты меня любишь. Просто, когда ты говоришь о своих чувствах ко мне, то довольно мастерски избегаешь самого слова «любовь». Ты же понимаешь, что это не упрек?

– Понимаю. – Одек слегка качнул головой и улыбнулся. – Это любопытство, обычное любопытство. Удивляюсь, как ты до сих пор терпела.

– Накапливала информацию, – пошутила девушка, – анализировала, делала выводы. Вот, например, как ты держишь меня за руку. Словно перышко, которое хочешь удержать, чтоб ветер не унес, и, в то же время, не ограничиваешь движений. Мне это жутко нравится. Другие, то беспардонно облапывают друг друга на людях, то зажимают в клещи, чтоб партнер уже не вырвался никуда, что выглядит еще более мерзко, чем облапывание.

– Что касается вторых, так это ревнивцы. Они всем своим видом стараются показать окружающим, что следующая с ним особа является его (или ее) личной вещью. Ревность это мутированное чувство частной собственности. Мое! Выражение «ревнует – значит, любит» придумано каким-то шизофреником. Настоящая любовь это когда ты желаешь для своего любимого счастья, даже если это счастье не подразумевает твое присутствие рядом с ним (или с ней). Да, тебе будет тяжело без твоего объекта любви, но если ты по-настоящему любишь, то отдалишься, ради счастья любимого (или любимой). Ревнивец же не умеет любить кого-то, ему пелевать с высокой колокольни на чувства объекта, который его интересует, ему важнее его собственные чувства. Ревнивцу будет плохо одному – и все тут! А что хочет его ближний – пелевать! Где же здесь любовь? Потому и не использую слово «люблю» в наших с тобой отношениях, что понятие любви в наше время сильно искажено. Превращено в обычную физиологию, изначально, кстати, предназначенную природой для продолжения рода, а не для удовлетворения своих желаний. Это, кстати, касается первых, которые облапывают друг друга на людях, они, ведь считают, что секс – и есть любовь. Настоящая любовь – это когда до конца жизни, а не на год или два. Только секс может приедаться, любовь – никогда. Любовь, это не просто физиология, это еще и чувства: уважение, терпимость, доверие, умение прощать, все, что помогает прожить вместе всю жизнь. Люди борются с алкогольной и наркотической зависимостью, но ведь секс, как самоцель, – та же зависимость, последствия которой много страшнее: интернаты, родительское равнодушие, или, в лучшем случае, неумение правильно определить статус своего ребенка и свое отношение к нему. Дети уже давно для многих стали побочным эффектом секса.

– А вот и наши голубки, – блеснул улыбкой бригадир, когда парочка вошла в огромную палатку. – О чем воркуете?

– О чем еще молодые могут ворковать? – Снисходительно махнул рукой повар экспедиции, всегда оставлявший самые лакомые кусочки детдомовцам.

Одек с Анели были самыми молодыми участниками этой археологической экспедиции и пользовались всеобщей симпатией. Каждый хотел быть покровителем влюбленной парочки.

– Посмотрите, что нашла вторая группа на западном участке, – бригадир кивнул на Аселия, полного пожилого мужчину.

Аселий протянул Анели черный цилиндрический предмет с небольшим наростом посередине. Девушка повертела его в руках и передала Одеку.

– Око Звезд, как утверждают руны, – вздохнула она. – И опять недействующее.

– Что же ты хочешь? – Развел руками бригадир. – Десятки тысяч лет – немалое время.

– Я ощущаю вибрацию, – сообщил Одек, тщательно ощупывая каждый сантиметр цилиндра.

– Мы уже пытались его включить, но все бесполезно. – Проговорил Аселий, с интересом наблюдавший за действиями молодого коллеги.

Словно ожидавший этих слов прибор вдруг звонко щелкнул, и из образовавшейся на его поверхности щели выскочил прозрачный квадратный лист. Археологи сгрудились возле Одека. Парень продолжал манипулировать прибором, вертя его во все стороны. Затем, на миг, замерев, выскочил на улицу. Все последовали за ним. Одек поднял прибор над головой. Квадратный, прозрачный лист ожил и начал показывать какую-то местность.

– Не может быть, – произнес тихо бригадир. – Это же наш спутник.

– Древние знали свое дело! – Восхитилась Анели. – А у нас только воевать все мастера.

– Кстати, о военных, – Аселий обеспокоено оглядел присутствующих. – О находке надо сообщить нашим коллегам из других стран, пока вояки не прибрали ее.

– Этим займемся мы с тобой, – качнул головой бригадир. – Я вызову транспорт. Кому надо на «большую землю» идите, готовьтесь, даю две недели отдыха.

Археологи разбрелись по своим палаткам готовиться: кто к дальнейшей работе, а кто к отъезду. Через некоторое время шесть человек сидели в просторном вездеходе, который, казалось, плыл над барханами. Бригадир возился с древним прибором, включая и выключая его.

– Ты, что, вступил в гвардию? – Поинтересовался Одек, разглядывая коричневую униформу коллеги, сидящего напротив.

– Пришлось. – Нехотя ответил тот. – Столица сейчас похожа на осажденный лагерь. О войне говорится уже как о чем-то неизбежном.

– Война. – Задумчиво произнесла Анели. – Ради чего?

– Ради ослабления несогласной с нашими демократическими принципами страны, которая с каждым годом становится все сильнее и сильнее. – Съязвил Аселий. – Это называется экспортом демократии.