«А зачем вам искать? — ответил Семененко. — Идите ко мне: я живу один, без семьи, во всей квартире только глухая старушка. Веселее вдвоем будет».

Бобровничи обрадовался, горячо поблагодарил, тут же и документы свои предъявил: паспорт, выданный в Москве, справку о том, что работал на заводе Главного управления шоссейных дорог.

— В общем, так он и поселился у меня, — рассказывал Семененко. — Днем на стройке, а вечером из дома ни на шаг. Да и я домосед. Подружились, за рюмочкой вели разговоры о том о сем, вспоминали о войне. И однажды я сказал, что служил в немецкой хозяйственной части. Бобровничи аж встрепенулся, так его это заинтересовало. Торопливо налил водку в рюмки, предложил выпить «за дружбу». Мне показалось, что он принял меня за гитлеровского холуя, но я не стал его разубеждать.

И Бобровничи доверительно признался, что он вовсе и не москвич, а недавно прибыл из Западной Германии, где, как он сказал, «встречался с людьми, желающими счастья белорусскому народу».

— При этом, — продолжал Семененко, — Бобровничи пытливо посмотрел на меня — как я отнесусь к его признанию. А я думаю: «Вот какой ты, оказывается, сукин сын! Надо тебя разговорить, чтобы побольше тебя узнать». Сделал вид, что даже обрадовался, тоже предложил выпить за дружбу. Бобровничи аж засиял, выпил и сказал, что за границей якобы уже знают, у кого он живет, и щедро отблагодарят меня. Тут же добавил, что, если я выдам его, Советская власть все равно не простит, что приютил его. «Поэтому, — закончил Бобровничи, — или будешь работать с нами, или считай, что уже покойник. Если не успею убить тебя я, то это сделают мои друзья, с которыми я прибыл из-за границы. В Налибокской пуще их много».

Иван Федорович Семененко не сказал своему квартиранту, что в гитлеровскую хозяйственную часть он пошел, чтобы не умереть с голоду в концлагере. И недолгую, но позорную эту службу не скрывал, об этом знали и его теперешние сослуживцы по заводу.

Выслушав Бобровничи, Иван Федорович немного подумал и, словно соглашаясь, спросил: «Что же я должен делать?» — «Подбирай людей, недовольных Советами. Или с рыльцем в пушку, таких же, как сам. Обеспечь встречи с ними. Остальное тебя не касается…»

Закончив свой рассказ в управлении КГБ, Семененко задал тот же вопрос:

— Что я должен делать?

— Помогите нам выловить всех этих врагов.

— А как помочь?

— Бобровничи пускай и дальше у вас живет. Относитесь к нему, как и прежде. Но каждое его слово и каждый его шаг должны быть нам известны. Постарайтесь ничем не вызывать подозрений, будьте очень осторожны: квартирант ваш действительно опасный, готовый на все. Если нужно будет еще что-нибудь, мы вам сообщим.

Стройплощадку, охотно принявшую «московского электросварщика», удалось разыскать быстро. Как и следовало ожидать, трудовая книжка Михаила Бобровничи оказалась фальшивой. Ничего, пускай пока работает, теперь ему из города не уйти, решили чекисты.

В ту летнюю ночь на самолете без огней и опознавательных знаков через нашу западную границу перебросили, по крайней мере, троих диверсантов. Бобровничи сказал, что их «много». И это тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Двое тех, что сбежали от сторожа лесопилки, где-то скрываются. Сколько же их на самом деле, где они?

Двум чекистам, Костюкевичу и Покровскому, прошедшим суровые испытания в годы войны, пришлось напялить на себя личину гитлеровских недобитков — «лесных братьев». Для них подобрали соответствующую одежду военной поры и оружие прошлых лет, привели в обжитой вид заброшенную землянку в лесной гуще. И когда, наконец, все было готово, Семененко, как и условились, привел в землянку своего квартиранта на первую встречу с «завербованными». Встреча не обошлась без угощения самогоном. Пошли откровенные разговоры и признания…

Да, Бобровничи прибыл из-за границы. Что, не верите? Вот вам подлинное удостоверение Белорусской народной рады, подписанное Абрамчиком. Сколько с ним перемахнуло через границу? Придет время — узнаете, а пока сюда должен вот-вот явиться один из них.

Тот пришел в разгар выпивки, назвался Фином и с жадностью потянулся к чарке.

— Ты, гляди, не перебарщивай! — начальническим тоном предупредил Бобровничи.

Но Фин отмахнулся:

— Брось, Джо, у меня все-таки голова на плечах.

«Так, — мысленно отметил Покровский, снова наполняя стакан, — Фин и Джо определенно шпионские клички. За старшего у них, видимо, Джо».

А Бобровничи уже начал собираться в обратный путь.

— Фин останется с вами, — сказал он. — Я дорогу теперь знаю; когда нужно будет, приду.

И в этот день, и в последующие Фин жаловался на тоску по родным местам, по своим близким, живущим где-то здесь, в Белоруссии. Они считают его пропавшим без вести во время войны, а он жив-здоров, да только на глаза родне показаться не смеет. А потом начал поругивать Джо, Рогулю, Абрамчика. Оба «брата лесные», Костюкевич и Покровский, слушая его, помалкивали.

Однажды Покровский решил проверить искренность Фина.

— Что ты ноешь? — сердито спросил он. — Разве мы держим тебя здесь? Жили без тебя и дальше проживем!

— Убирайся на все четыре стороны! — поддержал Костюкевич. — Только как на это твой Джо посмотрит.

— А нам с тобой наплевать, — хлопнул Покровский «брата» по плечу. — Пусть сами разбираются.

— Да вы что? — выпучил Фин глаза. — Он же сволочь последняя, прихвостень Рогули! Чуть что — сразу прикончит. Я в этой берлоге больше не останусь!