Но Маура была мертва, и Матильде приходилось почти все свободное время проводить с Герлок и Спротой. В это утро они тоже собрались вместе в самом большом зале замка – единственном месте, где можно было согреться. Женщины придвинулись ближе к камину, потому что весна только началась и солнце еще не радовало теплом. Матильда уединилась в уголке, чтобы, стоя на коленях на каменном полу, прочитать утреннюю молитву. Она не могла посещать богослужения так часто, как хотела, но старалась не пропускать молитвенные часы. Однако в этот день девушка никак не могла собраться с мыслями, смотрела на паутину в углу, которую не заметила нерадивая служанка, и не могла произнести ни одного слова, восхваляющего Бога.

Герлок, как всегда в легком платье, первой отошла от камина, не выдержав долгого бездействия, и приблизилась к Матильде. Ее не смутило то, что девушка молилась: Герлок почти никогда не обращала внимания на занятия других людей.

– Ты только взгляни!

Герлок грациозно покружилась, но Матильда не сводила глаз с паутины и лишь боковым зрением заметила новую брошку на накидке, надетой поверх не менее новой туники.

– Как сверкает камешек! А хочешь прикоснуться к этой ткани? Она такая мягкая, такая блестящая!

Девушка встала прямо перед Матильдой, и той не оставалось ничего иного, кроме как посмотреть на нее. Прикоснуться к ткани она все же отказалась.

Раньше Матильда считала, что Герлок безнадежно тщеславна, но потом поняла, что красивой одеждой та пытается доказать всему миру свое высокое происхождение и благородство. Герлок хотела выглядеть как дочь графа, а не кровожадного разбойника, и прежде всего как женщина с франкскими корнями. Не в последнюю очередь ради этого несколько лет назад Герлок стала носить франкские платья. По мнению Матильды, ее наряды все же были слишком яркими, легкомысленными и кричащими.

Послушница сжала губы и отвернулась.

– Боже мой! – воскликнула Герлок и закатила глаза. – Как можно быть равнодушной к красивым вещам? Почему ты всегда носишь ужасную серую или черную одежду? И зачем ты прячешь свои роскошные волосы?

– Черный – это цвет монашества, а к красоте я не стремлюсь, – как всегда, коротко ответила Матильда.

Она не презирала Герлок, нет. Несмотря на всю свою поверхностность, сестра графа Вильгельма была прямым и бесхитростным человеком, и даже если ее шутки часто становились язвительными, она не переступала тонкую грань и никогда не унижала других людей. С ней было интересно, ведь она отличалась наблюдательностью и могла рассказать о многом – от принципов управления государством до простых сплетен. И все же до тех пор, пока Герлок не научится уважать особенности ее характера, Матильда не желала замечать в ней ничего хорошего.

– Оставь ее в покое, – вмешалась Спрота. – Мы знаем, что тебе нравятся красивые платья, а Матильде – молитвы, что ты любишь разговаривать, а Матильда предпочитает молчать. Все люди разные.

Матильда часто слышала эту фразу из ее уст. Спрота относилась к тем людям, которые равнодушно принимали все, что преподносила им жизнь.

Сначала Матильда презирала эту женщину, ведь она была всего лишь конкубиной, а не супругой графа, однако Спроте было совершенно не свойственно презрение, и тот, кто испытывал это чувство по отношению к ней, в конце концов и сам о нем забывал. Матильда не могла с уверенностью сказать, выработался такой трезвый взгляд на мир в течение долгих лет или же был прирожденным качеством, но иногда она завидовала невозмутимости Спроты.

Герлок хотела возразить, но ее прервал чей-то взволнованный голос. В комнату вбежал Ричард – глаза его, как всегда, горели, а щеки стали пунцовыми от воодушевления.

– Я перескочил через забор, а он был вот такой высоты. – Мальчик поднял руку над головой. – Сначала лошадь испугалась, но я пришпорил ее, и она просто не могла не прыгнуть.

Слова лились бурным потоком, как это часто бывало, когда Ричард рассказывал о своих уроках верховой езды. Уже в четыре года он, как и многие из его франкских ровесников, впервые сел на лошадь, а сейчас учился вести бой, сидя верхом на коне, и преодолевать препятствия.

Спрота нежно погладила его по голове:

– Тише, тише, мы не можем разобрать ни слова.

Ричард быстро отстранился. Он считал себя слишком взрослым для таких проявлений материнской любви. Пухлощекий ребенок, которого Матильда однажды встретила в Фекане, превратился в худенького мальчишку.

Он продолжал воодушевленно рассказывать, смешивая франкские и датские слова. Именно для изучения датского языка они оставили Фекан и переехали в Байе. Даже если Вильгельм и Герлок подражали всему, что было свойственно франкской культуре, северных обычаев и традиций придерживались многие нормандцы, и Ричард как будущий граф должен был понимать их речь. В Фекане уже никто не пользовался датским языком – на нем говорили только в западных областях и в окрестностях Байе.

Чтобы мальчик не слишком сильно поддавался влиянию норманнской культуры, епископ Байе, его крестный отец, давал ему уроки. Ричард был достаточно любопытным, чтобы выдерживать эти занятия, но втайне стремился к подвижным играм, наслаждался всем, что позволяло ему проявить силу и храбрость, и не давал оснований предполагать, что он станет таким же набожным, как его отец, с которым мальчик виделся очень редко.

Матильда внимательно слушала, но ее интересовали не уроки верховой езды, а датский язык. К своему удивлению, девушка осознала, что понимает его, так же как и бретонский, хотя говорить на каком-либо из них упорно отказывалась. Послушница… запрещала себе произносить эти слова, ведь она могла только догадываться о том, кто ее им научил.