Шрифт:
9. А он...
Над заводными игрушками, над жаждой кокосовых пальм и лип. Над седоком твоим, Росинант. Над сединой твоею, Олимп. Над телескопами Пулкова, над скромным шитьём полевых погон. Чанами с надписью: «Лимонад». Чашкою с запахом: самогон. Над озорными базарами, над сейфом, который распотрошён. Над городами Торжок и Нант, над именами Иван и Джон. Над ресторанной певичкою, над... 10. Одиночество
Я славлю одиночество моста, шальное одиночество печурки. Я славлю одиночество гнезда вернувшейся из-за морей пичуги... (А сам - в игре с огнём, тревожным, переменчивым, - живу случайным днём, живу мелькнувшим месяцем... Работает в боку привычная механика... А я бегу, бегу. Бледнею. Кровью харкаю. Смолкаю, застонав. Жду вещего прозрения то в четырёх стенах, то в пятом измерении... Разъехались друзья. Звонят, когда захочется... У каждого своя проверка одиночеством...) Я славлю одиночество письма, когда оно уже почти нежданно... Я славлю одиночество ума учёного по имени Джордано!.. (А сам, припав к столу, пью горькое и сладкое. Как будто по стеклу скребу ногтями слабыми. Не верю никому, считаю дни до поезда... И страшно одному, а с кем-то рядом - боязно... В постылый дом стучу, кажусь чуть-чуть заносчивым. «Будь проклята, - кричу, - проверка одиночеством!..») Я славлю одиночество луча в колодце, под камнями погребённом. Я славлю одиночество врача, склонившегося над больным ребёнком. (Неясная цена любым делам и почестям, когда идёт она - проверка одиночеством!.. Пугать не пробуй. Денег не сули. Согнись над неожиданною ношей...) Я славлю одиночество Земли и верю, что не быть ей одинокой! 11. А он...
Над озорными базарами, над сейфом, который распотрошён. Над городами Торжок и Нант, над именами Иван и Джон. Над баскетбольными матчами, над танкером, облюбовавшим порт. Над шелестеньем оленьих нарт, мягкими криками: «Поть!.. Поть!..» Над арабеском Бессмертновой, над фразой, дымящейся на устах. Монументальностью колоннад и недоверьем погранзастав. Над устаревшими твистами, над верностью за гробовой доской. Нервами, будто манильский канат. Тёмным вином. Светлой тоской. Над муравьями, над лазером, над... 12. Мёртвые смотрят в небо
У развилок холодных, с каждой смертью старея, - мёртвых так и хоронят, чтобы в небо смотрели. Посредине планеты в громе туч грозовых смотрят мёртвые в небо, веря в мудрость живых... Бродят реки в потёмках. И оттуда, со дна, смотрят парни в будёновках крутого сукна. Те, которые приняли пулемётный горох. Над зелёною Припятью оборвали галоп. Задохнулись от гнева, покачнулись в седле... Смотрят мёртвые в небо. Как их много в земле!.. Тех, кто пал бездыханно на июньской заре. Тех, кто умер в Дахау. Тех, кто канул в Днепре... Бредя ролью трубастой, будто лука изгиб, смотрит Женька Урбанский, удивясь, что погиб... Ливень пристани моет, жирно хлюпает грязь... В небо мёртвые смотрят. Не мигая. Не злясь... Ах, как травы душисты! Как бессовестна смерть!.. Знаю: жить после жизни надо тоже уметь. Равнодушно и немо прорастает быльё... Смотрят мёртвые в небо, как в бессмертье своё. 13. Что нас держит
Колдуя и клянясь, среди обычных сутолок земля вцепилась в нас, крича от страшных судорог. Века висят над ней, кипят самосожжения... И всё-таки сильней земного притяжения то, что в дыму костра, треща, темнеет окорок, то, что плывёт жара, похожая на обморок. То, что струится дождь, то, что лопочут голуби, то, что смеётся дочь, увидя лошадь в городе. Что шмель к цветку приник, что паутина - сказочна. И что течёт родник стеклянно и загадочно. То, что художник - слеп, а карусели вертятся. И то, что свежий хлеб на полотенце светится. Что на гончарный круг ложатся пальцы чуткие. И что приходит друг, необходимость чувствуя. Что веренице дней не будет завершения... Во много раз сильней земного притяжения то, что с тоской в глазах задумчиво и жертвенно, ни слова не сказав, тебя целует женщина. То, что молчит струна, звучит бумага нотная. И то, что есть она - Земля - всё время новая! С проклятьями и страхами. С едою и питьём... И то, что мы уйдём в неё - такую странную. 14. Жизнь и смерть
Значит, всё-таки есть она - глупая смерть. Та, которая вдруг. Без глубинных корней. За которой оркестрам стонать и греметь. Глупо. Глупая смерть... А какая умней? А в постели умней? А от пыток умней? А в больнице? В убожестве краденых дней? А в объятьях мороза под скрипы саней? Где умней? Да и как это можно: умней?! В полыханье пожара? В разгуле воды? В пьяной драке, где пастбище делит межа? От угара? От молнии? От клеветы? От раскрашенной лжи? От слепого ножа?.. Смерть ничем не задобришь, привыкла к дарам... Вот Гастелло летит с перекошенным ртом. Он при жизни пошёл на последний таран! Всё при жизни!!! А смерть наступила потом... Горизонт покосившийся. Кровь на песке. И Матросов на дзот навалился плечом. Он при жизни подумал об этом броске! Всё при жизни!!! И смерть тут совсем ни при чём... Голос радио. Падает блюдце из рук. Прибавляется жителей в царстве теней... Значит, глупая смерть - та, которая вдруг? Ну, а если не вдруг? Постепенно? Умней?! Всё равно ты её подневольник и смерд! Всё равно не поможет твоё: «Отвяжись!..» Впрочем, если и есть она - глупая смерть, - это всё-таки лучше, чем глупая жизнь. 15. Вечный огонь
Свет Вечного огня, жар вещего костра, тебе рассвет - родня. Тебе заря - сестра. Гудящий над строкой, не сказанной никем, мятущийся огонь, ты для меня - рентген! Рентген - пока дано держать в руках перо, когда черным-черно, когда белым-бело... Восстав из-под земли в пороховом дыму, погибшие пришли к подножью твоему. Сквозь дальние огни, сквозь ржавые бинты в упор глядят они, как полыхаешь ты... Снега идут сквозь них. Года идут сквозь них. Ты правильно возник! Ты вовремя возник! Их прошлый непокой, несбывшийся простор сейчас в тебе, огонь. Сейчас в тебе, костёр... Не станет пусть в веках ни уголка, ни дня, куда б не проникал свет Вечного огня!.. Я знаю, что хочу. Я, голову склоня, гляжу в глаза огня и медленно шепчу: всем сбившимся с пути, всем рухнувшим с коня дорогу освети, свет Вечного огня. Замёрзших отогрей. Оружье закали. К наивным будь добрей. Зарвавшихся спали... Не верю я пока в переселенье душ... Но ты - наверняка!– в огне ракетных дюз! На кончике пера. На утреннем лугу... Свет Вечного костра, мы у тебя в долгу. В долгу за каждый вздох и прежде, и теперь... И если я тебе не выплачу свой долг, тогда убей меня и прокляни меня, жар вещего костра. Свет Вечного огня.
16. А он...
Над устаревшими твистами, над верностью за гробовой доской. Нервами, будто манильский канат. Тёмным вином. Светлой тоской. Над зацветающей яблоней, над самоубийцей с вечным пером, над повтореньем робинзонад, взором коров, блефом корон. Над восковыми фигурами, над парусом, вечно просящим бурь, взрывами чавкающих гранат, плеском стрижей, посвистом пуль. Над маяками, над школами, над...