Индус был прав. Резервация закаляет. Она превращает детей в озлобленных волчат, которые вырастают в bhediya(хинди.Волк).

Антон присел рядом. Они помолчали. И он вдруг понял, что хочет знать.

– Как это было? Расскажи… - попросил он. А Гай был готов рассказать. Потому что слишком долго держал это в себе.

– Однажды, в детстве, мы убили старика. Забили камнями и железными прутьями. Нас было семеро, а он один – жалкий, беспомощный гастролер, приехавший на поезде черте откуда. Надо же, тогда еще ходили поезда…

– Зачем? Почему вы это сделали?

Гай сплюнул под ноги. Снова налил виски. Выпил. Но уже не морщился – скалился, как волк.

– Он был насильником. Катался по резервации и насиловал детей. Заманивал конфетой, а потом насиловал и душил. Помню, когда мы били его, он сильно кричал. И из кармана его засранных штанов сыпались конфеты. Никто из нас не взял ни одной, хотя мы были вечно голодными до сладостей. Мы растоптали их у него на глазах.

– Тебе не было страшно? – спросил Антон.

– Мм?

– Страшно убивать?

– Кровь опьяняет, напарник. Я не помню страха. Помню, что мне хотелось кричать и бить. И я не сдерживался.

Все истории в этом месте заканчиваются одинаково, - подумал Антон с печалью.

– Теперь ты понимаешь? – спросил Гай.

Да. Теперь он понимал. В этом месте нет жалости. И если они попробуют бежать – их убьют.

Но что будет, если они останутся? Что с ними сделают, если они будут послушно сидеть и ждать? Антон думал, что то же самое.

– Мы должны попытаться, - сказал он тихо. – Должны попробовать вернуться домой.

Врач пришел к ним через полчаса. Молодой веселый парнишка со шрамом над правым глазом. Он принес с собой небольшой потертый саквояж на застежке и поставил его на кровать. Щелкнул суставами пальцев и широко улыбнулся.

– Вижу, вы уже приняли обезболивающее, - сказал он и засмеялся. Раскрыл саквояж и достал бутылочку спирта. Поставил ее на тумбочку и вытащил катушку ниток с кривой иглой. Потом положил на тумбочку пинцет и упаковку ватных тампонов. Снова улыбнулся и поглядел на напарников.

– Вас сильно посекло, - сказал он Антону. – Вашему приятелю повезло больше.

– Что ты собираешься делать? – Антон недоверчиво посмотрел на содержимое саквояжа.

– Наложим пару швов. Раны все еще кровоточат. Их нужно зашить.

Антон провел пальцами по лбу – пальцы оказались в крови.

– Вот видите? Это нужно обработать и зашить, во избежание сепсиса.

– Хорошо, - согласился Антон. Гай уступил ему место. Он снова пил – бутылка была уже наполовину пуста.

– Гай?
– позвал напарника Антон. – Попридержи коней.

– Не беспокойся за меня.

Антон протянул руку.

– Дай-ка.

Гай отдал ему бутылку. Антон сильно сжал горлышко. Пить из горла он умел – частенько практиковался в переулках, когда на бары не оставалось денег.

Виски оказался дрянным. Но Антон пил и похуже. По груди тут же побежали теплые ручейки, юркнули вниз и обожгли живот. И вдруг все встало на свои места. Антон отнял бутылку ото рта и улыбнулся. Протянул Гаю.

– Теперь можешь зашивать, - сказал он врачу.

Тот улыбнулся и пожал плечами. Плеснул во вторую кружку спирта из бутылочки, бросил туда иглу и катушку ниток. Взял с тумбочки пинцет. Обмакнул его в спирт.

– Позвольте я… - он склонился над Антоном. – Будет немножечко больно…

Он аккуратно поднес пинцет к кровоточащему порезу у самого виска. Зацепил кровавую ткань. Антон дернулся от боли:

– Эй, бля! Полегче!

– Да, да… - согласился врач. – Конечно.

Он промокнул рану тампоном, и достал из саквояжа скальпель. Бросил в спирт, к ниткам и иголке.

– Тут песок. Нужно промыть. И вычистить отмершие ткани.

– Твою мать!.. – выдохнул Гай. Он стоял рядом, с кружкой виски.

– Плевое дело, - отреагировал врач. – Это вам не пузо зашивать, когда из него валятся кишки.

– Успокоил, - шикнул Антон.

– Нате вот, - сказал врач. Он достал из саквояжа погрызенную деревянную палочку. – Закусите посильней.

Антон сунул палку в зубы и крепко сжал. Закрыл глаза. Он чувствовал, как холодный скальпель касался его оголенных ран. Срезал мясо. Ощущал, как кровь сбегала вниз, по векам и дальше, к подбородку. А потом капала на грудь. И он рычал, грыз эту сраную деревяшку, понимая, что до него ее грызли десятки других людей. А кто-то, наверное, так и оставался с ней до последнего вздоха. Лежал мертвый, скрученный конвульсиями, со сжатыми челюстями. С дурацкой палкой во рту, как безродная псина. Но веселый врач всегда возвращал палочку себе. Она была его трофеем, его талисманом. Он ломал мертвецам зубы, с треском выворачивая их из мякоти десен. Отмывал палочку от крови и бережно укладывал в потертый саквояж.