Ну и куда идти теперь? Высокие и низкие зелёные деревья стремятся в небо, совершенно никак себя не обозначая. Где-то поют птицы. Ветер шевелит ветки.

Странно, но эта область леса не тронута смерчем.

«Я нанесла заклинание на свой дом. Он остался цел, и я внутри него тоже», — вспоминаю я слова Реджины.

Возможно, склеп и местность вокруг него тоже защищены кем-то? Интересно, откуда вообще Крюк, который без году неделя в Сторибруке, знает про него, и почему именно к нему предложил переместиться? Ощущение, что всем вокруг известно намного больше, чем мне, видимо, никогда меня не покинет.

Я набираю в грудь побольше воздуха. Куда идти: четыре направления, а я одна, и, как назло, совершенно не разбираюсь в сторонах света.

Хотя, по крайней мере, здесь никто не хочет получить мою голову на блюдце из-за того, что я натворила.

Я иду туда, где, кажется, гуще деревья. Ведь наверняка, никто в здравом уме не станет строить склеп на окраине леса, ближе к городу.

Не знаю, как долго плутаю среди деревьев, но первый привал делаю потому, что начинают болеть ступни. Не исключено, что я просто скитаюсь кругами вокруг нужного мне места. Даже в Придейне я не гуляла по лесу и не ходила на охоту без Тарана. С моим абсолютным отсутствием ориентирования на местности в тот единственный раз, когда я решила сама пострелять в диких кур, он вместе с Айлонви искал меня целых два дня.

Вот бы было такое заклинание, с помощью которого можно было бы отыскать нужное мне место! Возможно, конечно, оно и существует, и Реджина научила бы меня ему, если бы не разъярённая толпа жителей Сторибрука, заставившая меня бежать, как крыса с тонущего корабля.

Крыса. Корабль … Цепочка из ассоциаций снова подводит меня к Крюку. Я возобновляю свой путь, думая о том, вылечила ли его Реджина или нет. Ведь она ему ничего не должна, а моя просьба — это всего лишь просьба девчонки, которая почему-то беспокоится о почти незнакомом ей пирате.

И всё-таки, в глубине души надеюсь, что она прислушалась, даже если после этого я буду ей должна. Ведь тогда хотя бы одним травмированным по моей вине человеком будет меньше.

Возможно, мне просто хочется найти Крюка у склепа. Хочется, чтобы тот снова сказал, какой он прекрасный и очаровательный, а я бы фыркнула и ответила, мол, неужели он компенсирует недостаток в штанах такой высокой самооценкой.

А может, мне просто больше не хочется быть одной.

Я смеюсь своим мыслям, а в следующую секунду запинаюсь обо что-то под ногами и растягиваюсь на земле. Ладони саднит и неприятно пощипывает.

— Ты даже не тут, а всё равно всё портишь, — прыскаю я, обращаясь к образу Крюка в своей голове.

И там он, как обычно, надо мной смеётся.

Я встаю на ноги, опираясь в ствол дерева, отряхиваю ладони и поднимаю взгляд перед собой. Когда лес успел так измельчать? Теперь передо мной небольшая поляна, а в её центре маленькое бетонное здание с массивными коричневыми двойными дверями и колоннами с каждой из двух сторон, поддерживающими крышу. В самом верху в круге заключён какой-то рисунок, напоминающий фамильный герб или что-то в том роде.

Недолго думая, я захожу внутрь. Склеп оказывается совсем крохотным (ещё меньше, чем выглядит снаружи) помещением с гробом в самом его центре и свежими цветами на его крышке. Я подхожу ближе. Бронзовая табличка гласит: «Генри Миллс». Должно быть, родственник Реджины. А значит, и склеп её.

Осторожно касаюсь пальцами букв «М», «И», «Л» и «С», обводя их по контуру. Крюк пару раз называл меня этой фамилией, но на слух она воспринималась совершенно по-другому. Не так, как сейчас, когда я вижу её, выгравированную на чужом гробу.

Моя, и не моя вовсе.

Миллс. Лу Миллс.

Луиза Миллс.

Если Реджина назвала своего сына этим именем, значит человек, лежащий в гробу, был ей дорог. Возможно, брат, или отец.

Это всё так странно: чуть меньше недели назад у меня вообще не было ни одного родственника, а теперь есть мать, сводный брат и мёртвый дедушка или дядя.

Это неуместно, но я хмыкаю, продолжая пялиться на гроб. И тут же мрачнею, когда вспоминаю про тех, кого я убила: ту семью, ставшую моим главным испытанием в жизни. Странно, но я даже не помню их имён. Помню, как они выглядели и слышу их голоса в своей голове. Помню страх в их глазах в тот момент, когда я выпустила стрелы им в головы.

Даже помню, что в этот момент на улице кто-то пытался выторговать корову. Но не помню их имён.

Эта мысль вызывает во мне злость, и я бью ладонью по боковой стороне гроба, сжимая челюсть с такой силой, что, кажется, сейчас треснут зубы. А затем гроб вдруг начинает отъезжать в сторону, открывая мне небольшой проход и каменную лестницу, ведущую вниз.

— Это ещё что? — вопрос риторический, и мне некому на него ответить.

Я оглядываюсь на дверь, боясь, что как только шагну на ступеньку, кто-нибудь обязательно ворвётся сюда и обвинит меня в проникновении на частную собственность. Даже несмотря на то, что здесь повсюду моя фамилия.