Чужая кровь.

С диким криком распахиваю глаза в реальности, в которой я лежу на полу на любезно постеленном мне мягком матрасе и простынях в цветочек. Холодно, и одежда липнет к телу, словно меня окатили целой ванной ледяной воды. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю перед собой сидящую на корточках Эмму. Она не произносит ни слова, пока моё дыхание не приходит в норму, а затем протягивает стакан чего-то тёплого и пахнущего маслом.

Молоко.

— Мне стоит поинтересоваться, что тебе снилось? — шепотом спрашивает она.

Я залпом осушаю принесённый стакан и качаю головой.

— Лучше не надо.

— Ладно, — соглашается Эмма, но никуда не уходит, лишь смотрит на меня изучающим взглядом. — Знаешь, когда у Генри кошмары, он просит, чтобы я посидела с ним, пока он снова не заснёт.

Короткий смешок слетает с моих губ. Это глупо, ведь мне не двенадцать лет, я взрослая женщина, способная сама о себе позаботиться. Но когда я открываю рот, чтобы отказаться от этого детского предложения, вместо этого почему-то произношу:

— Как хочешь. — И откидываюсь обратно на матрас.

Одежда Эммы тихо шуршит, когда она укладывается на полу рядом со мной, подкладывая ладони под щёку, чтобы было не так твёрдо. Я чувствую её взгляд на себе, хоть и лежу на спине и сама смотрю в потолок.

— Знаешь, — начинает Эмма, — всё-таки вы с Реджиной очень похожи. — Это не то, о чём бы мне хотелось говорить, поэтому я ничего не отвечаю. — В смысле, не внешне, а внутренне. Характером, темпераментом, поведением. Я знаю, что сейчас ты не настроена на то, чтобы верить в её невиновность, но я, как мать, знаю: она бы никогда не совершила преступление против своего ребёнка.

— Сказала та, что от собственного отказалась, — вставляю я.

Эмма издаёт то ли кашель, но ли возмущённый выдох.

— Справедливо, — отвечает она. — Только вот ты не представляешь, как сильно я об этом жалею. И Реджина тоже, я уверена. Какими бы мотивами она не руководствовалась, когда отдавала тебя, сейчас она бы заплатила любую цену, чтобы изменить прошлое.

— Ты не можешь знать наверняка, что творится у неё в голове.

— Вообще-то, — Эмма ворочается, — я говорила с ней сегодня.

Я поворачиваюсь на бок, чтобы попытаться отыскать в темноте лицо Эммы. Вот она, лежит и смотрит на меня, поджав губы.

— Что?

— Лу, тебе трудно понять, потому что ты не хочешь взглянуть на всё с её стороны. Вспомни, что творилось в Сторибруке до и после того, как заклятие пало. Всё, что бы она ни делала, всё было ради Генри — её сына, пусть и неродного. Неужели, ты правда думаешь, что она бы смогла причинить боль родной дочери?

— Она Злая Королева. Причинять боль - это, вроде как, её специальность.

Эмма хмыкает.

— Так-то оно так, только вот … — начинает женщина, а затем вдруг замолкает.

Её лицо в тусклом лунном свете, падающем из окна, видно мне чёткими контурами, словно нарисовано углём. Я жду, пока она продолжит, но по вздоху и шуршанию понимаю — что бы она ни пыталась сказать, это даётся ей с невероятным трудом.

— Эмма?

— Да, я просто … В общем, это нелегко признать, но из нас двоих именно Реджина больше смахивает на образцовую мать. Посмотри на Генри, — на имени собственного сына голос Эммы становится мягче. — Он вырос прекрасным и добрым мальчиком.

Тут даже я не могу поспорить. Генри славный малый. Если считать, что Реджина наша общая мать, то в какой-то степени я рада тому, что он мой брат. Пусть и сводный.

— Может ты и права. — Я стараюсь придать голосу как можно больше безразличия, мол, это всё равно ничего не меняет.

— Ладно. Спи, Лу. Спокойной ночи, — отвечает Эмма.

— Спокойной ночи.

Перевернувшись обратно на спину, я складываю руки на животе, закрываю глаза и засыпаю спустя некоторое время.

Последнее, о чём я думаю, прежде чем провалиться в дремоту без сновидений — это Реджина и прошлое, которое у нас могло бы быть.

***

Рука замирает, не коснувшись двери, выкрашенной в белый цвет. Поджав губы, я сверлю её взглядом, пытаясь в очередной раз сопоставить все немногочисленные «за» и все бесконечные «против».

— Ну же, Миллс, — подначиваю саму себя.

Окончательно одёргиваю руку, завожу её за спину и делаю шаг назад, спускаясь на одну ступеньку. Киллиан и раньше называл меня этой фамилией, но я не обращала внимания — просто пропускала мимо ушей, как обычное прозвище, придуманное старым другом. Сейчас же, когда фамилия Реджины слетела с моих собственных губ, это кажется мне таким правильным и ужасным одновременно, что я, опешив, несколько секунд просто стою с открытым ртом, как громом поражённая.