И всё же в Царёве своё нацменшинство имелось, но только одно - Селим. По его словам, он - узбек, паспорт россиянина он давно уже себе справил, а в нём графа "национальность" лет двадцать как отсутствует. Так что Селим вполне мог быть и таджиком, и казахом, и даже арабом. Не только я, большинство моих соотечественников в таких восточных тонкостях не разбирается. Селим держал небольшую фруктовую палатку. Ну, кому ещё торговать арбузами-виноградом в посёлке? Это его Газель я видел на посту ДПС в свой первый день в Царёво. Селим жил на два дома - в райцентре, откуда возил товар и здесь, снимая комнату у своей же продавщицы Галки Майструк, высокой нескладной женщины лет сорока. К бабке не ходи, они и спали вместе. Это не только моё мнение, весь посёлок говорил. И пусть. Немного счастья одинокой женщине - не преступление. К тому же Селим её не обижал. Не удивлюсь, если у него ещё семья имелась где-нибудь в Ленинабаде, которой он отсылал деньги. Потому как, хоть он и торговал, а особого дохода у него не наблюдалось. Ездил Селим на потрёпанной Газели, переделанной на газ, ходил в одних и тех же замызганных джинсах. Из всего достатка разве что несколько золотых зубов. Из-за них, глядя на Селима мне постоянно вспоминался старый одесский анекдот.

"Милиционер спрашивает потерпевшего:

– Почему вы не кричали "караул", когда вас грабили?

– Я боялся открыть рот. У меня золотые зубы"

Конкретно к Селиму у меня претензий не было. Вежлив, улыбчив, возле его торговой палатки всегда чистота. А особенно радовало, что он не тащит к себе других своих земляков. Возможно Матвеев его предупредил, что "Эй, брат, давай сюда, помогу устроиться" здесь не прокатит. Сельчане к Селиму относились ровно. Никому и в голову не приходило припоминать ему исторические обиды. Поводов не было. Войска Хромого Тимура до этих мест не доходили, узбекского Ига не существовало. Даже местные ВэДэВэшники, в количестве трёх разновозрастных человек, на Ильин день не гоняли его по посёлку, как это принято в других городах, ограничиваясь оброком в виде арбуза. Это показатель. Значит Селим вписался в Царёвский социум.

СЛУЧАЙ С ГРИБНИКОМ

Понедельник - день тяжёлый. Ну, это для лодырей и пьющих. А так, день как день, а уж если солнечный, да на дворе бабье лето, то совсем неплох.

Утро начиналось по обычному распорядку и ничего не предвещало приключений. Я успел пройтись по посёлку, посидел за бумагами, сочиняя ежедневный, а заодно и месячный отчёт о проделанной работе. Скажу вам - вот где настоящее творчество. Не отписываться нельзя. А в то, что день за днём в Царёво без происшествий никто не поверит. Пожаловался на отчёты Матвееву, а тот посоветовал:

– Сочиняй. Типа пошёл туда "не знаю куда", делал то, "не знаю, что". Только разумное. Всё равно не проверят. В отчётности главное, что? Заполненная графа. Что в ней никто задумываться не будет. Вот когда там пусто начинаются вопросы. А оно тебе надо?

Помаявшись с бумагами до полудня, вернулся домой. Можно было пообедать и в столовой, кстати очень прилично готовят и не дорого, но сегодня у моей хозяйки борщ, а такое пропустить себе дороже. Только успел отобедать, звонит Матвеев:

– Ты где?

– Ещё дома, - отвечаю, - обед у меня.

– Поел?

– Ну, да.

– Тогда давай, ноги в руки и дуй в лес, что сразу за консервным заводом. Там грибник ходит. Сходи, проверь. Если заблудился, то направь его в нужном направлении, а если в поселок рваться начнёт, то хватай его и тащи на оперпункт.

Ничего не понимаю, но принимаю распоряжение начальства к исполнению:

– Слушаюсь.

Вроде бы и всё, но Матвеев спохватывается:

– Да, ты в форме от нашей Нинки-модельерши?

– Ага, - говорю.

– Переодевайся в официальную, в которой в район ездишь. Иначе чужой не поймёт, кто перед ним.

– Хорошо.

Переодеваюсь в форму, приобретённую в военторге. Завидев меня в ней, Семёновна восклицает:

– О! Кто-то чужой к нам пожаловал?

Даже замираю от удивления:

– Откуда знаете?

– Чего б тебе переодеваться ни с того, ни с сего. Ни президент, никакой другой чин, насколько мне известно сегодня к нам не прибывает. Так кто?

– Грибник, - от хозяйки лучше не таить, всё равно узнает, а вот обидеться может.

Ольга Семёновна не удивлена:

– Давненько к нам грибников не захаживало. Всех Кузьмич распугал. Держи там ухо востро, грибник запросто ряженым может быть.

– Шпион, - хмыкаю я.

– Шпион, не шпион, а всякая гадость типа папарацци легко. Только кого им сейчас снимать?
– на секунду задумывается Семёновна, - Впрочем им всё равно. Или просто дорожку к нам топчет.

– А откуда Матвеев узнал, что в лесу кто-то шастает?
– уже на пороге спрашиваю всезнающую Семёновну.

– Так в лесу камер по периметру натыкано. Вот ему и доложили.

– Камеры?

– Об этом все наши знают. Не удивляйся, если ни одна из наших девок с тобой в лес не пойдёт, как ни проси.

От, Семёновна, всё об одном.

До леса пешком далековато. Потому до консервного завода подъезжаю на мотоцикле. Там у ворот оставляю его, дальше иду в лес, который начинается сразу за забором. И пяти минут не проходит, как обнаруживаю незнакомого молодого человека. Сапоги, палка, корзинка у него, всё, как и положено грибнику, только уж больно молод для него. Обычно по грибы ходят люди постарше. Прогулка по лесу располагает к молчаливому умиротворению. А этот шустёр, болтлив, напорист. По его словам, он местный, а выбрит явно не китайским "жиллеттом", и парфюм от него не провинциальный. К тому же корзинка его совсем новая, словно вчера купленная. Выясняю, что здесь делает?