— Постоянные клиенты? — уточнил Михалыч.

— Не возбраняется и подобная формулировка, — закивал Роман и перешёл к четвёртой койке. — А вот здесь весьма интересный случай. Пожилая женщина, восьмидесяти двух лет, с холецистэктомией и тотальным, я подчёркиваю, тотальным панкреонекрозом от шестого января.

— Подожди, подожди, — вклинился Михалыч, — от шестого января? Так с таким диагнозом вообще не живут. У неё же полностью развалилась поджелудочная железа.

— Да, не живут, — согласился коллега-реаниматолог. — Но, как сам видишь. Уже полтора месяца и ничего.

Бабушка лежала без сознания, и лишь кардиомонитор оповещал окружающих, что она по-прежнему жива. Если подобное состояние, конечно, можно, жизнью назвать.

— Ничего себе! — воскликнул Михалыч. — С подобным я ещё не сталкивался. Это же как нужно при жизни нагрешить, чтобы Бог на тот свет не пускал? А, Роман?

— Ага, — закивал оппонент, — она там стучит в дверь, а ей приглушённо: «Не пустим». А может, наоборот, у неё столько заслуг, что ей дано право ещё пожить. «Рановато вам, бабуля. Поживите ещё, так и быть».

— Возможно, — согласился Михалыч. — Довольно философский вопрос. Только скажи, это разве жизнь?

Реаниматолог многозначительно развёл руками. Он не числился в сторонниках эвтаназии, но сам лежать на аппарате ИВЛ столь длительно никому бы не пожелал:

— Конечно, не жизнь. Полтора месяца просто-то лежать и то не сахар, а тут…

Оба приятеля ещё постояли какое-то время рядом с паралетальной пациенткой и также философски, каким случилось окончание разговора, молча разошлись по своим делам.

Вызов № 29 О ПОЛЬЗЕ ПОВЯЗОК

Температуру сбивали встряхиванием градусника.

Из медицинского

Крайне редко люди, имеющие диагнозы, несовместимые с жизнью, продолжают жить долго и счастливо. Тем не менее подобные факты имеют быть место в нашей жизни. В моей практике, например, такое происходило при страшном диагнозе «рак». Реже при разного рода острых состояниях. И практически никогда — при полной биологической смерти. Хотя…

Один наш товарищ числился в рядах центральной кардиореанимационной бригады. Опыта у него уже хватало, и порой он по одному внешнему виду мог определить, сколько именно препарата нужно вколоть, дабы и эффект проявился, и передозировка не нарисовалась.

Вот как-то один раз приехал обсуждаемый товарищ вместе с фельдшером на вызов. Диагноз оказался не криминален и звучал наподобие приступа бронхиальной астмы. Пациентка выпуска восьмидесятилетней давности. Одышка, свист и лёгкая синева на лице. Классическая, по анамнезу не гормональная, астма. Доктор принял волевое решение лечить, и дело заспорилось. Из медчемоданчика выудили всё столь необходимое: эуфиллин, атропин, гормоны — и вперёд. Фельдшер вводит, доктор контролирует.

Через две минуты результат на изолинии.

— Без эффекта! — констатирует фельдшер.

— Да вижу я, — раздражается врач и начинает думать.

— А может, ей норлин втюхать? — В фельдшерскую голову приплывает умная мысль ввести пациентке норадреналин подкожно.

— А почему бы и не втюхать, — машинально соглашается доктор и добавляет: — Оно же тоже бронхолитик.

Взяли ампулу. Ввели. Эффект оказался на конце иглы. Бабуля посинела и перестала дышать! А-а-а, караул! Бегом массажировать сердце. Быстр-р-ро!

Взялись за сердце. Покачав бабулю минут десять, медики понимают, что всё. В смысле, полный всё.

— Блин. По ходу, пробил её час, — философски замечает доктор.

Фельдшер опускает глаза и скупо плачет:

— И то хорошо пожила. У меня батя в сорок три откинулся…

Ну, делать нечего. Медработники подвязывают бабуле челюсть (дабы не пугала родню открытым ртом), отзванивают смерть в присутствии и, тихо нашёптывая матерные слова, волочатся понуро ближе к подстанции. Самобичевание охватило умы медработников. И даже машина «03», везущая последних, казалось, ощущала свою вину за произошедшее. Она ехала тихо и на светофоре, угрюмо фыркая, почти что глохла.

Однако. Не успело исчезнуть и десяти минут, как по радиостанции повторный сигнал. Великих кардиореаниматологов просят заглянуть по ещё не успевшему остыть адресу. Мол, звонят родные бабушки. Может, хотят «поблагодарить»? Машина — на сто восемьдесят, мигалки вновь возбуждены. А вдруг кому из близких заплохело: не так уж и старо выглядела пенсионерка.

Знакомый подъезд. Четвёртый этаж. Медики заплывают в квартиру и столбенеют (фельдшер роняет чемодан, доктор конечности): на кровати сидит умершая бабуля с подвязанной челюстью и мило улыбается, Вокруг «покойницы» суетятся родственники. Дочка больной, видя застывшего в неестественной позе врача (невозможно повторить), бросается к нему с пылкими объятьями: «Ой, милый доктор, спасибо, повязка помогла, но мама пить хочет, можно уже развязать?!..»