Тимофеев замолчал.

— В декабре прошлого года ночью вы тоже впускали на рынок такси с покрышками. А это уже похоже на систему. Получается, что вы — сообщники воров. Хотите, я обрисую вам их внешность, назову имена, напомню, о чем они говорили с вами? Помните, как в декабре вы впустили Костю и Боба, в июле — Боба и Сашу? Не они ли своими подачками помогли вам открыть счет в сберкассе?

— Нет, сберкнижка тут ни при чем, — промямлил Тимофеев.

— Откуда же у вас деньги?

— Чаевые это. Подрабатываю. Кому ящик, кому мешок поднесу…

— Кто подтвердит?

— Не знаю. Где их теперь найти?

— То-то и оно, но я могу поверить вам в этом. А как быть с очевидными, доказанными фактами? Что вам, очные ставки с шоферами устраивать? Или будете ждать, пока вас потянут за собой эти Бобы, Саши и Кости? Тогда поздно будет…

Тимофеев задумался. Видно было, что ему нелегко. Он не предполагал, что речь пойдет о делах, давно уже сошедших с рук, забытых.

— Перед вами два пути, — не упуская из рук инициативы, продолжал я. — Один — помочь следствию и тем в какой-то степени искупить вину, второй — оставаться сообщником преступников. Какой вы выберете?

— Они убьют меня, если узнают, что я дал показания…

— Когда вы видели их последний раз?

— В июле, утром, после того как они приезжали ночью. Приходил Сашка. Я сказал ему, что милиция забрала покрышки.

— А Боба видели?

— Нет.

— А Костю?

— Костю не видел с зимы. Он вроде залетел с какой-то кражей и теперь отбывает наказание.

— Вам известно, где они живут, где работают?

— Нет.

— Скажите, вы заранее знали о привозе ими покрышек?

— Откуда я мог знать? Не знал, конечно.

— Сколько они вам платили?

— Оба раза дали на полбанки…

— А Диньмухамедову?

— То же, что и мне…

— Были ли еще случаи доставки ими покрышек?

— Не было.

— Это честно? Вас не придется потом изобличать во лжи?

— Клянусь. Я им еще в декабре сказал, чтоб больше не смели привозить, так нет, летом опять привезли. Видно, сбыть было некому.

— У них были другие скупщики?

— Точно не знаю. По разговорам могу судить, что были. На квартирах жили. С Украины, Молдавии, Белоруссии…

— Как же эти скупщики вывозили покрышки?

— По железной дороге. Машины в такую даль гонять нет смысла, а железная дорога грузобагажом доставит хоть куда…

В кабинет заглянул Каракозов.

— Как у вас дела? — спросил он.

— Вроде бы мы достигли взаимопонимания, — ответил я. — А у тебя?

Каракозов отрицательно покачал головой.

— Тимофеев, — обратился я к сторожу, — Диньмухамедов подтвердит ваши показания?

— Он что, не признается? — встрепенулся тот.

— Нет…

— Я могу сказать ему, что надо говорить правду, — выдавил из себя Тимофеев. — За остальное не ручаюсь.

Каракозов ввел Диньмухамедова в мой кабинет, и Тимофеев сказал ему, что признался. Диньмухамедов некоторое время удивленно смотрел на него, потом махнул рукой и вышел вместе с Каракозовым.

В конце рабочего дня оба сторожа мирно решили со мной последний волновавший их вопрос: как поступить, если воры попадутся им на глаза? Договорились, что об этом они сразу позвонят по телефону.

Но был еще один путь, который мог вывести на преступников независимо от сторожей, шоферов такси или колхозников, скупавших покрышки, и потому казался заманчивым. Он лежал через дом № 41 по 10-й линии Васильевского острова… Мы с Каракозовым решили выехать туда завтра.

Поездка эта, однако, больше расстроила нас, чем обрадовала. Выяснилось, что квартиру, где постоянно останавливались приезжие колхозники, хорошо знали в доме. Когда-то ее занимала семья из трех человек — тетя Таня с мужем и их сын. Потом муж умер. Сын, чуть ли не ежемесячно приводивший новых жен, остановил наконец свой выбор на поварихе с собственной машиной и кооперативной квартирой и перебрался к ней.

Две смежные комнаты, которые он занимал, были отданы молодой семье: шоферу-милиционеру и его супруге — продавщице гастронома. Тетя Таня осталась единственной владелицей двух других сугубо смежных комнат. Жилища этих хозяев резко контрастировали друг с другом: полированная мебель, хрусталь, ковры, люстры, двуспальная тахта, цветной телевизор, холодильник «ЗИЛ», набитый всякой всячиной, яркие рекламы с изображением обнаженных женщин — это у молодых; обставленная допотопной рухлядью дальняя комната и совершенно нелепая ближняя — у тети Тани. Нелепый вид ближней комнате придавала плита, которую в частном порядке сложил хозяйке печник вместо обычной, обтянутой железным каркасом печки. Тетя Таня, старея, мерзла все больше, из валенок почти не вылезала, и любила посидеть на истопленной плите. Посидеть, вспомнить старину, побеседовать с людьми, которые приезжали к ней из далеких мест… Гости эти были всегда хорошие, жили подолгу, платили щедро, с такими гостями можно было и выпить по рюмочке, даже по две, больше здоровье не позволяло.