— Теперь поподробнее, — попросил я Лузгину.

— Ну, меня любопытство взяло. Я выглянула на лестницу, хотела спросить у Степана, что там дворничиха ему наговорила. Он прошел мимо, даже не поздоровался. Вначале у них в квартире было тихо, потом Наташа стала ругать мужа. Еще немного спустя они завозились, что-то грохнуло несколько раз, Наташа крикнула: «Ой, ой!» — и затихла. Ко мне позвонил Степан, вызвал скорую (телефона у них не было) и убежал. Я подождала немного и пошла за ним. Когда я вошла в квартиру, Наташа лежала на кровати, до пояса укрытая одеялом, в ночной сорочке. Лицо синее такое, рот в крови. Степан был рядом, Андрейку не видела. Приехала скорая, врач сказала, что Наташа мертвая. Я испугалась и ушла к себе. Потом меня позвал милиционер. Он писал что-то, а я уже никуда не смотрела, только в пол. Была ли кровь на сорочке — не знаю, на обстановку в квартире не обращала внимания. Потом Наташу увезли. Чуть позже приехали ее родители и забрали мальчишку.

— Они разговаривали с вами?

— Тогда нет, а на следующий день интересовались. Я рассказала им все точь-в-точь как вам…

Я слушал Лузгину и думал: «Человек ты не оченЬ симпатичный, но свидетель неплохой, побольше бы таких!» От нее я возвратился в прокуратуру и решил вызвать сотрудника милиции, который выезжал на место происшествия. Мне, собственно, нужен был не столько он, сколько составленный им протокол. Вскоре ко мне в кабинет вошел рослый, розовощекий офицер.

— Участковый уполномоченный капитан Бочаров, — молодцевато представился он.

— Протокол захватили? — спросил я.

— Так точно.

Бочаров подошел к столу, вынул из планшетки наполовину исписанный лист бумаги и подал мне. Я заглянул в него и ахнул: вот так осмотр! «На кровати под одеялом лежит женщина в белой сорочке. Глаза закрыты. Рот испачкан бурым веществом, похожим на кровь. Возраст примерно тридцать лет». И все. Разве это назовешь описанием трупа?

— Откуда у нее могла идти кровь?! — закричал я на Бочарова.

— Из губы… — стушевался участковый.

— Где это сказано?!!

— Разве нету? Виноват…

— Почему пятна на сорочке не описаны?

— Какие пятна?

Я достал из выдвижного ящика сорочку, встряхнул ее и бросил на стол:

— Какие? Вот эти!

— Их, вроде, не было…

— Как не было?! Я их, что ли, наставил?!

— Виноват, недосмотрел, темновато было, да и опыта в таких делах не имел…

— Дураку ясно, что надо искать на трупе, а вы — работник милиции! Мямлите тут: «недосмотрел», «опыта не имел». На губе что-нибудь видели?!

— Ранку…

— На какой?

— На нижней…

— Ее положение, размеры можете описать?

— Она шла вроде горизонтально, посередине, длиной была около сантиметра…

— «Вроде», «около»! Тьфу! — сплюнул я. — Садитесь.

Записав показания Бочарова, я спросил у него:

— Что еще можете припомнить?

Бочаров опустил голову и надолго задумался. Потом повернулся ко мне:

— Столовую ложку видел…

— Где?

— На полу, возле серванта…

— А вилки возле нее не было?! — съехидничал я.

— Вроде не было, вернее, не заметил…

— Эх, участковый! Купи-ка ты кодексы да вызубри их, пока не поздно! Иди…

Бочаров, гремя стулом, поднялся, напялил фуражку и вышел из кабинета. Я долго не мог прийти в себя, а когда немного успокоился, то подумал: «Ну что ж! Пятна на сорочке он не видел. Это плохо. Однако было бы хуже, если бы он утверждал, что их не было вообще. Зато наличие раны на губе подтвердил. Значит, минусов нет, а плюсик, пусть маленький, прибавился…»

Так постепенно я подбирался к Брагину. До начала работы с ним оставалось совсем немного — надо было забрать акт патологоанатомического вскрытия трупа, допросить санитарку, гримировавшую его, покопаться в архивах института торговли и универмага, где могли сохраниться выдававшиеся Наташе справки, листки нетрудоспособности, и побывать на месте происшествия, чтобы убедиться, что там искать больше нечего, или, наоборот, найти что-нибудь.

Действуя по плану, я позвонил в канцелярию морга и навел справки о враче, который вскрывал труп Наташи. Мне ответили, что вскрытие производил их новый сотрудник Локшин, но сейчас он в отпуске. Это было мне на руку. Ведь не кто иной, как Локшин, дал неправильное заключение о причине смерти Наташи. Именно к нему тянулись нити, которые я пока не нащупал, — нити организованной Брагиным круговой поруки.

Утром я поехал в морг, получил в канцелярии акт патологоанатомического исследования трупа Наташи и там же прочитал его. Он не мог не вызвать подозрений! В самом деле: описывая одежду, которая была на трупе, Локшин обходил молчанием наличие на ней каких-либо пятен; делая наружный осмотр трупа, он обнаружил ранку на нижней губе, но в резолютивной части акта ее не упомянул и никакой оценки ей не дал; как выглядели другие кожные покровы — понять было невозможно. Локшин счел достаточным сказать, что они покрыты трупными пятнами разной конфигурации. Характеристика кожных покровов шеи, на которых Ладьины видели отпечатки пальцев, отсутствовала вообще. Что же касается выводов, то их в акте было два. Первый — «ишемическая болезнь сердца, острая сердечная недостаточность» — соответствовал тому, который значился в свидетельстве о смерти. Второй — «ревматизм с выраженными явлениями ревматического миокардита» — был сделан после проведения специальных исследований. Словом, в акте было достаточно недомолвок, неясностей, странных дополнений, превращавших его в улику против Локшина, а следовательно, и против Брагина.

Засунув акт в портфель, я вышел из канцелярии. Мне навстречу попалась «тетя Дуся»— та самая санитарка, которая готовила трупы к похоронам: одевала их, гримировала и так далее. Мы были знакомы давно. При каждой встрече она упрекала меня за то, что я становлюсь все солидней, а сама не менялась нисколько, как будто жила вне времени. И это при такой-то работе, когда с утра и до ночи перед глазами одни покойники! Никто не знал, сколько ей лет. Маленькая, всегда закутанная в головной платок, непомерно толстая из-за того, что под халатом у нее в любое время года были пальто или ватник, она постоянно шутила, пересыпая свою речь разными прибаутками.