– Прекратите так смотреть.

– Ни за что.

Мия гневно фыркнула, сдернула с головы повязанный для купания платок, и волосы черным водопадом ринулись вниз, охраняя ее стыдливость.

Повисла напряженная тишина.

– Ми-и-ия, – произнес он нараспев, словно пробовал ее имя на вкус. Так же, как до того пробовал губы. – Знаешь, о чем я думаю, когда вижу эти волосы распущенными, Мия?

– Уйдите. Пожалуйста. Я благодарна вам за помощь, но сейчас мне нужно одеться и подготовиться к занятиям.

Он еще мгновение помедлил, словно хотел что-то сказать, но потом резко развернулся и вышел.

Мия без сил рухнула на циновку.

– Молчишь? – Человек с глазами мертвой рыбы ухватил Джина за волосы и поднес к его лицу сияющее малиновым жаром острие нагретой иглы. – Быть может, мне стоит воткнуть это тебе в глаз? Или еще куда-нибудь? – Игла переместилась к низу живота, нацелившись в пах.

Джин улыбнулся разбитыми губами.

– Не стоит этого делать, – мягко сказал он. – После подобного увечья у тебя не будет резонов отпускать меня живым, ведь я вылечусь и отомщу. А у меня не будет надежды выжить, поэтому я точно ничего не скажу.

Дипломатия не так уж сильно отличается от боя. И там и там, чтобы одолеть противника, нужно мыслить как он, понять его, стать им…

Джин чувствовал страх и растерянность человека с рыбьими глазами, его нежелание докладывать сёгуну о произошедшем. Одно дело – просто признаться, что проморгали лазутчика, и совсем другое – предоставить сломленного и готового говорить шпиона.

Понимал, но не сочувствовал. Сочувствию мешали боль в избитом теле и окровавленных пальцах и желание вогнать эту иглу рыбоглазому в шею.

Очень затруднительно быть милым, когда висишь обнаженным, распятым на цепях и тебе только что вырвали второй ноготь. Очень сложно не перейти к угрозам, а вслед за ними к мольбам. Джин держался из последних сил.

Рыбоглазый убрал иглу. Джин почувствовал, как щипцы захватывают ноготь на указательном пальце, и приготовился к боли. Перед глазами разворачивался огненный, в черных прожилках вихрь.

– Что ты сделал со святыней, собачий сын? – свистящим шепотом спросил человек с глазами мертвой рыбы.

– Я не помню, – выдохнул Джин, балансируя на краю кипящего безумия.

– Придется освежить твою память.

Жутковатый хруст, боль, хлестнувшая по нервам, крик, который невозможно и не нужно сдерживать.

Падение в бездну, полную рыжего огня, было коротким и нестрашным.

– Он приходил в себя?

Тануки отрицательно покачал головой:

– Спит как мертвый. Я уже и на охоту успел сходить. – Оборотень с гордостью продемонстрировал Мие десяток освежеванных тушек крыс, насаженных на палочку. – Будешь?

– Я поужинала.

Она опустилась на охапку сухих пальмовых листьев. Незнакомец лежал рядом. Прошлой ночью при свете костра он показался ей старше. Сейчас, когда косые лучи солнца заливали храм сквозь окна и прорехи в крыше, Мия смогла его как следует разглядеть.

Не больше двадцати пяти – двадцати семи лет, трудно сказать точнее, слишком измучен лишениями и болезнью. Необычное лицо. Тонкий нос с горбинкой, резкие скулы, высокий лоб. Красиво очерченные губы и мужественный подбородок. Когда Мия смыла с него кровь, стало видно – незнакомец очень красив, несмотря на немного чуждые черты.

Грязные, криво и коротко остриженные волосы мужчины в свете солнца чуть отливали рыжим.

Его тело все еще было горячим, как нагретые в очаге камни, а на щеках цвел лихорадочный румянец, но что-то во внешнем виде раненого подсказывало: кризис миновал. Он будет жить.

– Ты менял повязки?

– Когда бы я успел, Мия-сан? – вознегодовал тануки. – У меня и без того куча дел!

– Каких дел?

– Ну как же, – начал загибать пальчики оборотень, – за дровами сходить. За водой. Поесть. Поспать опять же. Ты меня всю ночь гоняла.

Мия фыркнула и потянулась срезать бинты. Но стоило ей склониться с ножом в руке над раненым, как глаза мужчины распахнулись. Он перехватил ее за запястье и дернул на себя, больно выворачивая руку и вынуждая разжать пальцы. Танто выпал и покатился по половицам, Мия жалобно вскрикнула.

Ее обдало запахами болезни, пота и лекарственных трав. Сияющие слепящей изумрудной зеленью глаза оказались прямо напротив ее глаз. Мия завозилась, пытаясь вырваться, но он, несмотря на раны и лихорадку, был силен.