Знал бы восторженный автор данной текстовки, какой ценой дался Мастеру его "емкий художественный образ", как подмывало его все-таки разрядить винтовку в младенца и как ему не давали этого сделать, дабы не скособочить идею в целом талантливо простроенной ленты! Ведь фашистами не рождаются, фашистами становятся, не так ли? А младенец он и есть младенец, он невинен по определению... Стрелять в младенца на руках матери даже при помутненном разуме Флеры - значило бы воспроизводить на экране одно только жуткое живодерство, что в конце концов еще бы и уравнивало нашего подростка с звероподобными фашистами. Как это просто, казалось бы, но и как сложно, если не желать с этим согласиться...

Но - лучше поздно, чем никогда. В 1985 году фильм был закончен и в то же лето получил Золотой приз XIV Московского международного кинофестиваля.

А для "Советского экрана" я попросил написать о нем известного философа, критика и историка кино Евгения Громова. Его большая статья "Набат Хатыни" была опубликована в сентябрьском номере за тот год. "Память истории - осевая тема последнего фильма Э.Климова "Иди и смотри"... , - писал Громов.
– Это память Хатыни, заживо сожженных людей, "виноватых" лишь в том, что они мирно и честно жили на своей земле... Скажем прямо, картину Климова смотреть не просто, не сразу разбираешься в сложном от нее впечатлении. Но чем глубже погружаешься мыслью в стихию фильма, тем отчетливее осознаешь высшую правоту художника, решившего показать страдания людей, высоты их духа и низины падения такими, какими они были в своей неприкрашенной реальности..."

Но там же критик делился и своими трудностями в восприятии картины. "Почему все-таки временами хочется убрать глаза от экрана?
– спрашивал он.
– Из-за непривычки к столь пугающе-откровенному показу жестокости и страдания?.. Душу выворачивающие, страшные сцены фильма подчас слишком густо сгруппированы друг с другом... В эпизоде первой встречи Флеры и Глаши... их лицам придается подчас акцентированная некрасивость... Но не нарушается ли иногда мера в изображении этой анормальности?"

Критические соображения Евгения Громова были столь акварельно осторожны, что при желании на них можно было и не обратить внимания. Тем более, что общий тон рецензии, ее пафос был восторженным, даже апологетическим.

Эту большую, мастерски исполненную статью создатель фильма должен был, видимо, прочитать с чувством удовлетворения. Тем более, что в том же номере "Советского экрана" можно было полюбоваться и крупной цветной фотографией, запечатлевшей трех победителей Московского фестиваля - грека Христоса Шопахаса, американца Норманна Джюисона, а в центре, между ними - победно улыбающегося Элема Климова.

Втайне я надеялся, что такая веская, основательная публикация будет расценена Элемом как ясный и добрый мой жест: может быть, хватит носить злобу?.. Ведь у каждого была своя работа, каждый выполнял ее добросовестно, в конце концов, поправки оказались принятыми, фильм состоялся, - хватит шарахаться в сторону при встречах?.. Так я сигналил, но, признаться, безответно. Не на того напал... Такие не прощают. Гипнотизеры, предполагаю, должны жутко не любить негипнабельных.

Личная трагедия, общая беда. А.Яковлев

Фильм "Иди и смотри" появился в тот год, когда не стало Черненко и появился Горбачев. Мы, члены КПСС, еще платили партийные взносы, все, казалось, шло по-прежнему, но время ощутимо менялось. Сначала тектонические сдвиги стали происходить в верхних эшелонах, но гул уже докатывался до любопытствующих низов: отправлен на пенсию ленинградский Романов, плохо говорящий по-русски Шеварднадзе превратился в министра иностранных дел всего СССР, свирепый Ельцин "пришел на Москву", сменил Гришина.

Мимолетная сценка: между северным выходом из метро "Аэропорт" и зданием Автодорожного института в те дни открывали памятник Тельману - каменный немецкий коммунист стоял в полный рост с поднятым кулаком и в кепке. На временной трибуне в окружении соратников стояли рядышком Горбачев и Гришин. Телевидение их показало вдохновенно поющими "Интернационал". Гришин тогда спел знаменитую песню в последний раз. Поскольку живу у "Аэропорта", момент появления у нас "Тельмана" хорошо запомнился.

А еще знаком нового времени стал Арбат - улицу уснастили гирляндами фонарей на стойках и объявили пешеходной зоной. Пахн?уло демократией: можно было гулять, не боясь автомобилей. Дешевое сияние плафонов сразу получило народный комментарий: Арбат офонарел. Стекавшие сюда со всей Москвы алкаши сильно раздражали многочисленных милиционеров, они алкашей хватали, оттаскивали в переулки, там и разбирались, подальше от глаз приличного народа, особенно иностранного. Иностранцев сюда приводили экскурсоводы, чтобы поразить новым обликом свободной России. Гости удивлялись, покупали ушанки, матрешек и пионерские значки.

Горбачев не сходил с экранов телевизоров, вид (сегодня бы сказали - фейс) имел исключительно довольный. Видно было, ему нравится быть в центре внимания. Упивался. При этом говорил без умолку, приучая нацию к экзотическим ударениям - л?ожить и н?ачать, а заодно к новым понятиям и лексическим сращениям. "Ускорение", например. Или "человеческий фактор". Стал напирать на то, что надо срочно "расширить участие трудящихся в управлении производством", но скоро забыл за ненадобностью. И тогда же взмыло над страной самое главное, судьбоносное словцо - "перестройка"!