На Всесоюзном кинофестивале лента "Воскресная ночь" была удостоена специального приза жюри за режиссуру.

Этот свой сюжет о трех фильмах на одну тему, поставленных согласно "перспективному планированию", закончу, пожалуй, историей, почти комической. Они связаны. Для этого потребуется перенестись немного вперед по времени, в те дни, когда я появился в журнале "Советский экран". Меня удивило, что некоторые сотрудники работают там "на полставки". Получают половину зарплаты, но зато в редакции появляются, когда вздумается - вольные птицы. Эту работу "впол- ноги" я задумал отменить - все полставки решил объединить в полные. Чтобы и от сотрудников требовать полной отдачи.

Одной из "полставочниц" была Алла Гербер. Напомню: во времена, когда громко звучала фракция "Выбор России" и по телевизору часто показывали Егора Гайдара, она всегда сидела с ним рядышком: воплощение демократии и либерального самовосторга, может быть, кто помнит...

– Алла Ефремовна, - говорю ей, - предлагаю перейти на полную ставку и работать, как все, с полной нагрузкой. Как я, например.

– Тогда подам заявление об уходе, - отвечает она.

– Буду вынужден подписать.

– А я смогу продолжить сотрудничество с "Советским экраном" как внештатный автор?

– Никаких сомнений! Будем печатать. Могу сразу предложить тему...

– О, замечательно! Какую?..

– Сделайте, пожалуйста, обзор трех недавних фильмов о вреде алкоголизма: "Беда", "Улан" и "Воскресная ночь".

– Да вы что?! Мне это совершенно не интересно...

Признаюсь, я делал свое "тематическое предложение" не без внутреннего лукавства: знал, кому предлагаю, и абсолютно был уверен, что откажется. Такие тонкие штучки, как Алла Гербер до "житейской прозы", до реальных народных бед не опускаются, - для таких это всего лишь "конъюнктура"! И я продолжил свою мелкую потеху:

– Жаль, что не интересно. Народ-то спивается, надо спасать. Такие фильмы важно пропагандировать. И Леонид Ильич Брежнев так считает. Вы, я вижу, мало конспектируете труды Леонида Ильича, это чувствуется.

Предположить, что в стране найдется хотя бы кто-то один, конспектирующий Брежнева, мог, конечно, только клинический идиот. Именно за такого Гербер меня и приняла. Говорил же Бабель: не шути с женщиной, эти шутки глупы и неприличны. Ответ прозвучал "на полном серьезе":

– Брежнева, - сказала она, вскинув гордое лицо, овеянное свободой, - я вообще не читаю!

Еврей без юмора, - что лысый парикмахер. Образа нет...

Если юмора нет, то это надолго. Уже в новые времена в газете появилось интервью с Аллой Гербер. "Или был такой человек - Даль Орлов, - сообщала она, - пришедший к концу 70-х на пост главного редактора в "Советский экран". Он постоянно вызывал меня "на ковер" и говорил: "Знаете, Алла Ефремовна, у меня складывается впечатление, что вы плохо читаете статьи Л.И.Брежнева..."

Ну, тупой был у нее главный редактор, ну ортодокс, ну, сколько бы она могла сделать полезного для человечества, не предложи он ей перейти на полную ставку! Правда, придется все-таки уточнить: не постоянно он ее вызывал, а вызвал всего один раз, после чего уволил.

А те три фильма, которые Алла Гербер отказалась поддержать, и сейчас бы, думаю, было полезно выпустить в прокат. По искусству они ничуть не устарели, а народ пьет, если верить социологам, не меньше.

Тарковский без глянца

Однажды ко мне пришли режиссеры Али Хамраев и Андрей Тарковский. Последний в представлениях не нуждается, что же касается первого, то он тогда был одним из ведущих мастеров на Ташкентской киностудии. Стилистика его картин тяготела к метафорической условности этакого восточного толка и, несмотря на некоторый налет провинциальности, он слыл, помнится, почти Тарковским с узбекской, понятно, спецификой. В свое время обратила на себя внимание его лента "Белые, белые аисты" - о современных днях, многими призами были отмечены его фильмы так называемой историко-революционной тематики: "Красные пески", "Чрезвычайный комиссар", "Седьмая пуля". Словом, это был режиссер талантливый и мастеровитый.

К таким гостям следовало отнестисть серьезно.

Тарковский был на три года старше меня, Хамраев на два моложе. Людям одной, практически, возрастной категории понять друг друга, на первый взгляд, было просто. Возраст нас не разделял. Нас разделял широкий начальственный стол - я по одну сторону, они по другую. Именно это обстоятельство определяло сюжет встречи.

Не надо напоминать, что оба гостя, как говорится, "по определению", были людьми нервными и впечатлительными. Хамраев, в ходе разговора то и дело привставал и зависал над приставным столиком, испепеляя меня взорами, а Тарковский вдруг оказывался у стены, прижимался лопатками к деревянной панели и там замирал, будто распятый.

Суть проблемы была в следующем: в узбекском кинокомитете отвергли их заявку на сценарий. Они пришли жаловаться.

Готовясь к встрече, я заявку прочитал. Детали, конечно, забылись, но общий смысл запомнился.

Действие фильма, который собирался ставить Али Хамраев, разворачивается в начале двадцатых годов, в среднеазиатской пустыне. По пустыне бредет некий русский красноармеец и забредает на какой-то остров. Этот кусок суши, со всех сторон окруженный водой, оказывается резервацией для пораженных лепрой, то есть для прокаженных. Поскольку там медицины нет, больных не лечат, то и представить страшно, как они все выглядят. Красноармеец остается на острове и принимается устанавливать среди прокаженных Советскую власть. И вроде бы добивается успеха.