Киржнер поставил "Солдатскую вдову" местного автора Анкилова, да так успешно, что и сам, и исполнительница главной роли Татьяна Ожигова, и несколько других актеров стали лауреатами Государственной премии. А Хайкин поставил "Грозу" А.Островского.

Идем с Хайкиным по Тверской, по правой стороне в сторону Маяковки - запоминаются же некоторые вещи! Артур разглагольствует в полный голос, люди оглядываются. Перешли Настасьинский переулок, он спрашивает: "А ты знаешь, кто главный герой в "Грозе"?"

Ну, думаю, ум за разум, там один главный герой, вернее, героиня.

– Кто-кто, Катерина.

– А нет!
– ликует Хайкин.

– А кто?

– Волга!!!

Признаюсь, внутренне усмехнулся: любит их брат режиссер поумничать! Но он-таки поставил свою триумфальную "Грозу" с Волгой в главной роли, после чего, кстати, роль Катерины стали называть звездной у Тани Ожиговой.

И о грустном... Через четыре года после премьеры "Ясной Поляны", в 1977 году, не стало Якова Киржнера, ушел в 58 лет. После него главным стал Артур, а еще через восемь лет и его не стало. Несколько раньше, в 44 года, вдруг тяжело заболела и умерла Татьяна Ожигова. Едва успели отпраздновать присвоение ей звания народной.

Когда в Омском академическом театре драмы открыли новую - Камерную сцену, ее назвали именем Татьяны Ожиговой.

А тогда, когда я разглядывал Толстого и Чехова на фронтоне, все были живы. Хайкин познакомил меня с Киржнером, с директором театра Ханжаровым. Я оставил им "Ясную Поляну", чтобы читали.

А вдруг!.. Не Москва, конечно, но ведь и Омск бывал столицей. Сибирь - великая земля.

Режиссер Яков Киржнер

Вернулся в Москву и стал ждать. Вскоре пришла телеграмма: "Ясную Поляну будем ставить надо увидеться режиссерском совещании Киржнер".

Сейчас каждый театр ставит, что захочет, и так, как может. Никто не контролирует, не указывает, ничего не требует. А в те времена, о которых речь, министерство культуры - РУКОВОДИЛО. А поскольку оно же назначало и смещало руководящие творческие кадры, то эти кадры в массе своей слушались министерство практически беспрекословно.

Подтверждением руководящей роли министерства были осенние совещания в Москве главных режиссеров всех российских драмтеатров. Тут одни получали тумаки, другие - пряники, а самое главное, здесь пристально рассматривались репертуарные планы - какие пьесы театры намерены ставить в наступающем сезоне.

Режиссерам на этих сборах было и кисло, и сладко. Кисло, потому что могли, как говорится, и врезать, а сладко, потому, что тумаки и пряники раздавались все-таки в Москве. И дорога оплачена, и гостиница приготовлена, и суточные полагаются! После долгих заседаний непременно затевались активные общения по номерам, по ресторанам, по квартирам столичных друзей. А прошвырнуться по магазинам провинциалам вообще было насущно. С годами режиссерская театральная элита сбилась в этакую большую семью, в которой каждый знал каждого, и каждому была известна творческая и человеческая цена, -и официальная, и по гамбургскому счету.

Ребята там, конечно, были разные - и вполне смирные, и очень даже эпатажные, что могли и неприятный вопросик начальству подсунуть, благо оно оказывалось в шаговой доступности,там и права можно было покачать, и в случае чего попросить помощи, если кого совсем уж заедала местная власть. И ведь многим помогали! Звонок-другой, какие претензии, а, может быть, вы не правы? Часто действовало. А если номер не проходил, могли пострадавшего передвинуть в другой город, в другой театр. Словом, процесс шел, и жизнь кипела. По-своему, по-советскому, но другой и не было.

Вот что имел ввиду Киржнер, когда в своей телеграмме предлагал встретиться на режиссерском совещании.

Поэтому я сижу на подоконнике с видом на министерскую лестницу, жду, когда в конференц-зале закончат заседать. Вот повалили. Высматриваю Киржнера. "Яков Маркович!" В ответ: "Надо поговорить!"

У Якова было хобби - собирать звукозаписывающую и звуковоспроизводящую аппаратуру. Он знал всех московских жучков, живущих этим делом. После тайных общений с ними появлялись всяческие хвостатые проводами панели и чревовздутые колонки, которые он складировал в нашей квартире. Мы тогда жили в Сокольниках. Каждый раз он уверял, что те, что достал теперь, гораздо лучше прежних, и волок свое богатство в Омск, подставив под него плечи и растопыренные руки.

Мы сразу перешли на "ты".

– Понимаешь, - говорил он дома за ужином, - никогда бы не взялся за твою пьесу, если бы не было в труппе Щеголева. Щеголев - великий, роль для него. Ты не видел, как он играет Карбышева! Увидишь. Он прочитал "Ясную Поляну" и теперь просто горит. Дома под Толстого угол отвел - ну, плана музея. Кучу всего прочитал уже, говорит только об этом. А его Надежда, жена, хочет Софью Андреевну играть.

Под большими роговыми очками одного глаза у Якова не было. Инвалид войны. Он снимал очки, прикрывал слепой провал ладонью, пальцы другой руки запускал в курчавую шевелюру и вопрошал, понизив голос: