— Видите ли, — продолжил покаянец, — как выяснилось, у меня сейчас нет достаточной суммы. Хочу спросить — не примите ли вы в качестве компенсации несколько интересных артефактов? Например, у меня имеется довольно крупная «хакамада».

Септимий изо всех сил постарался скрыть прихлынувшую радость. «Хакамада» была ему ннеоходима для ублаговоления Болотного Доктора.

— Что ж, это возможно, — сказал он, напуская на себя раздумчивый вид, — но имейте в виду, оценивать будем по цене продажи.

— Разумеется, я этого ожидал, — вздохнул покаянец. — Что ж, зайду в казино в половину десятого. Играть, пожалуй, не буду. Во всяком случае, с вами.

— А я бы с ним сыграла, — прищурилась мандалайка, приглашающе вильнув бёдрами. Попандопулос намёк понял, но проигнорировал: к сучкам он был равнодушен.

Хлопнула ставня в соседнем доме. Попандопулос подумал, что за ней могли скрываться чьи-нибудь зоркие, внимательные глаза. О привычке бибендорфских обывателей подсматривать и подслушивать, а также и постукивать друг на друга — во имя должного соблюдения установленного порядка, разумеется — он был уже достаточно осведомлён. Поэтому, быстро распрощавшись с гуляющей парочкой, он двинулся дальше, твёрдо намереваясь перед игрой зайти в «Blutwurst» и там угоститься чем-нибудь посущественнее ватрушки.

Он был уже близок к цели, когда его в очередной раз окликнули, на этот раз с мостовой. Козёл с недоумением посмотрел вниз и в изумлении икнул.

На брусчатке сидели нищие. Как и все приличные граждане Бибердорфа, они были пристойно одеты и хорошо упитанны. В том не было ничего удивительного: они и были приличными гражданами, разве что слегка оступившимися. Нищенствовали они по приговору суда: это было обычное наказание за правонарушения небольшой тяжести. Наказуемые должны были за день набрать — выманить, выклянчить, высовестить или ещё каким-нибудь образом добыть — у прохожих некую сумму, которая сдавалась муниципалам и шла в городской бюджет. Считалось, что подобная мера, — не столь суровая, сколь унизительная и отнимающая время, — способствует профилактике правонарушений.

Но козла поразило другое. Между двумя потрёпанными жизнью мутантами — у одного было отсечено несколько лицевых щупалец на левой щеке, красные обрубки неприятно, по-червячьи, шевелились, — сидел на карачках ни кто иной, как обезьян Боба Сусыч из «Штей», после известных событий бесследно пропавший вместе со всей командой.

Боба выглядел молодцом — шерсть лоснилась, морда была наетой, чтобы не сказать зажратой. В ответ на недоумённый взгляд козла он тут же, не обинуясь, попросил два сольдо. Козёл от неожиданности выгреб из подсумка четвертак и протянул мартыхаю. Тот с достоинством его принял и тут же заявил, что дневную норму он выполнил, чему берёт в свидетели присутствующих здесь коллег. После чего снялся с места, засеменив в направлении ближайшего участка. Козлу он на прощание бросил что-то вроде «сегодня увидимся».

Недоумевая, Попандопулос всё-таки дошёл до любимого заведения. И обломался. Все столики были заняты. Расстроенный не меньше его самого гарсон-утконос пригласил козла за стойку, пообещав немедленно усадить уважаемого герра, как только хоть что-нибудь освободится. Козёл согласился, но без особой надежды. Он уже успел достаточно изучить местных обывателей и знал, что они относятся к удовольствиям стола — как игорного, так и обеденного — чрезвычайно серьёзно.

Но на сей раз долго ждать не пришлось. Он только-только устроился на высоком табурете и заказал себе сенной шипучки, как утконос снова появился и необыкновенно важным, будто напомаженным, голосом попросил уважаемого герра проследовать в вип-кабинет. «По специальному приглашению директора» — добавил он, видя, что козёл колеблется.

Вип-кабинет оказался небольшой залой со штофными обоями, тяжёлыми шторами, забранными жёлтым шнуром, и овальным столом со скатертью до пола. Освещали его два бронзовых светильника в виде птичьих голов с горящими кристаллам в клювах. Стулья были резными, золочёными, и напоминали троны. На одном из них сидел — нет, восседал — ни кто иной, как Боба.

— И снова здравствуй, — начал он, откровенно любуясь козлиным замешательством. — Кстати, ты меня очень выручил. Эти скобейды суходристые… — он не стал уточнять, но Попандопулос догадался, что обезьян имеет в виду местную администрацию, — заловили меня на отчётности. Reklamesteuer, видите ли, неправильно оформлен. Бухгалтера я за это на кухню отправил, но отвечать-то всё равно мне. Теперь вот стою, как дурак, клянчу мелочь у прохожих. Поди дождись, пока подадут.

Слово «Reklame» козёл понял и так. Со словом «Steuer» он познакомился в первое же посещение казино — когда после большого выигрыша к нему подошёл вежливый муниципальный упырь и сообщил, что он должен в трёхдневный срок выплатить городским властям тринадцать процентов от общей суммы приза. То есть этим словом назывались различные поборы, которыми местные власти обожали обкладывать обывателей. Сложив первое со вторым и добавив в уравнение слова «приглашение директора» и «бухгалтера на кухню», козёл сделал вывод, что Боба то ли рулит данным заведением, то ли даже им владеет — чем и поинтересовался.

— Половина тут моя, — не стал упираться Сусыч. — И директор тоже я. Недавно, правда. Ещё не совсем освоился. Хотя ничего сложного тут нет, это тебе не «Шти». Интересно, кто там сейчас шишку держат? Шерстяные? Да, кстати, — внезапно вспомнил он, — а как это ты здесь такой красивый разгуливаешь?

— Всё сложно, — вздохнул козёл, прикидывая, поведать ли Бобе свою историю. С одной стороны, обезьяну он не доверял. С другой — навредить ему тот тоже вроде как не мог, а вот подать какой-нибудь совет — вполне. С третьей — история с гвоздём была очень уж унизительной.