Шрифт:
Так что словечко услышал только сам Буратина. Но он-то как раз не удивился — ему было просто нечем удивляться. Поэтому он ограничился тем, что сказал «хуяюшки».
В этот самый миг Фингал неуловимо быстрым движением, характерным для птичьих, ухватил блоху смоченным в липком растворе пинцетом — и раздавил.
У Буратины внезапно зачесалась нижняя часть спины. Чувство было томительным до нестерпимости. Деревяшкин заёрзал, пытаясь утишить зуд.
Щёлочка в голове тихонько закрылась.
Глава 57, удалённая автором чуть менее чем полностью, дабы не перегружать произведение умствованиями, современному читателю чуждыми [89]
[…]
А роза
[…]; […]
[…], […] — […]
упала […]
[…]!
– […]!
[…]
[…] не на лапу Азора.
Глава 58, в которой отважный пилигрим обогащается новым опытом
89
В этой главе содержалось немало глубоких и оригинальных - и, быть может, опасных своей глубиною и оригинальностью?
– размышлений о множестве разнообразнейших предметов.
Так, например, в ней обсуждались вопросы круглосуточности бытия, анализировался денотат слова «миродержавие», обличались роковые недостатки дуалистической монархии, сообщались захватывающие подробности из прошлой жизни полковника Барсукова (в том числе его непростые отношения с Абракадабром Мимикродонтом и принцессой Грёзой), а также рассматривалась реформа - запоздалая, как и большинство реформ, но имеющая самостоятельную эстетическую ценность - эстонской орфографии. Не остались без внимания и судьбы человеческого рода, предлагался новый перечень грехов (среди которых первейшим значился недостаток воображения), и ко всему этому прилагался исчерпывающий анализ различий между совокуплением и сношением - в контексте судеб России.
Причём все эти темы - и множество других!
– были так переплетены, так увязаны, что автор считал данную главу одной из самых удачных как в своей книге, так и в мировой литературе вообще, сравнимой разве что с некоторыми местами из Авла Геллия или монтеневских Essais.
К сожалению, первый же читатель, заглянувший в этот текст, тут же и заявил, что подобные sophistications никому нахуй не всрались, а надо больше действия, беготни, драк, ебли, и бля чтоб штырило! чтоб колбасило! чтобы кровь мешками пидорасило! чтоб бдыщ-бдыщ! хуяк-хуяк! чтоб бля конкретно пёрло по-мущински, а не вот эта вся хуйня для малят, ёпа - и пиздец во весь рост, а не блядь как мышки в носочке тараканятся тихонечко.
Сначала автор огорчился. Но, подумав, решил, что в этом эмоциональном выплеске есть свой резон. В наше время и в нашей стране бдыщ-бдыщ и хуяк-хуяк и в самом деле популярно, а всё остальное - не особенно. Так что наличие подобной главы в моэм тексте мне сильно повредит, ибо оттолкнёт от моего сочинения ширнармассы.
Поэтому автор решил повременить с публикацией этой главы до тех пор, пока русские люди не образумятся. А поскольку рассчитывать на это при моей жизни не приходится - взял да и удалил её вовсе, оставив забавы ради лишь несколько слов, составляющих известный палиндром, частицу «не», которой каши не испоришь, да ещё пару-тройку точек и запятых, которые уж точно не оскорбят даже самый невзыскательный вкус.
Тем не менее, для особо любопытствующих автор оставил хотя бы примечания. К чему они относились - увы, теперь можно только догадываться.
...пора покончить с этой странной экономической моделью... А вам не кажется, что эта экономическая модель скорее покончит с вами?– Автор использовал цитаты из разговора с неким высокопоставленным лицом. Разговор шёл о судьбах Родины и автора лично.
Выстрел, счастье и смерть происходят неожиданно.– Полковник Барсуков хочет сказать, что напряжённое ожидание всего вышеперечисленного ведёт к неудаче, в том числе и к неудачной смерти.
...и воздержание...– Пендельшванц имеет в виду аскетическое правило давать телу только потребное ему, что на практике означает - строго меньше, чем хочется.
Не пиздец к тебе приходит, а ты идёшь к пиздецу.– Соответствует русской пословице «Не рок головы ищет, сама голова на рок идет». См: Д. Бриллиант, Пословицы и поговорки русского народа.
– «Палимпсест», М., 1994.
...не на лапу Азора.– Очень, очень славно, что поэт Пьеро не слышал этого разговора о судьбах погибшего человечества и его грехах. Иначе он не преминул бы сочинить примерно такие стихи:
Не на лапу Азора упала Белостокская дурочка Алла: Подстелясь под собачье ебалло, она вся грехопала! Засвистали, задвигались бесы: – Хорошо, хорошо нам настало! Грехопал, грехопал Человечек! Всё изведавший, всё извидавший, Окунованный в жупел кипящий, Облицованный в пухи и прахи, Отмудованный Ужасом злым - Грехопал, грехопал Человечек! Ща случится пиздец нихуёвый: Изнесётся последнее слово, И на головы бля человечков Прям из бездны посыплется племя - Наше аццкое, бляццкое племя! У-гу-гу! И-го-го! А-га-га! Мы - лихие такие-сякие, Мы - шампанских кровей жеребцы! Мы - рушайлы веков и эонов, Дом наш - Хаос родимый и Ху-у-у-у-уй!(и т.д. и т.п. and so on)
Согласитесь: стихи отвратительные. Очень, очень хорошо, что их так никогда никто и не написал.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Севернее находится Евск, место ничем не славное. История его следующая. Рассказывают, будто некогда на сих землях прозябал некий Тучекукуевск, населённый основами птичьими, всё более индейками. Оных же частью истребили, а частью изгнали индюшки, роду индеек исстари враждебные. Совершив такое дело, они в Тучекукуевске поселилися сами. Индейки же, не желая оставаться в сём прискорбном долгу, раздобыли невесть где ракету с термическою боеголовкою, кою и привели в действие. От того Тучекукуевск весь погорел, а местами даже и испарился. Уцелели токмо пакгаузы, стеною жаростойкою укрытые; от прочего сохранился лишь указатель со стрелкой, на коей писано было название города, а осталось лишь окончанье; с тех-то самых пор сие прискорбное гнездилище Евском и прозывается. Жители местные недружелюбны и весьма коварны; особенно же дурно, что промеж ними с некоторых пор завелись филифёнки, существа лживые и обманные.
О. Антоний Подагрик. Описание Директории и прилегающих земель. — Цит. по: Кв. Лещора. «Редкие письменные источники середины II века по истории северных анклавов». — См. в: История и современность, N 34 — Директория, 309 г. о. Х.Что унывнее, что горестнее сочетания серого с зелёным? Только зелёное с серым: незрелость с невыразительностью в одной тарелке.
Вот так же думал и Базилио, ковыряясь вилкой в стылых мозгах с горошком, поданных ему на второе. Рядом кис на блюдечке огурец солёный, да ждал своего часа слоёный сладкий пирожок. В котовой башке вертелось и липло к пирожку словцо «вечный», непонятно откуда заявившееся.
Баз сидел-куковал в евском пристанционном буфете, ожидаючи почтовую карету. Та опаздывала на три часа. Местые уверяли, что до темноты она всё-таки будет, что её не может не быть. Кот уже не верил, но ещё надеялся. Ночевать в Евске не хотелось. В нём и бодрствовать-то было было не ахти. Несчастливое это было место. Несчастливое и несчастное.
Кот потёр побаливающее бедро без подсумка, и горестно вздохнул. В последний момент проклятое цыганское счастье до него-таки дотянулось. Лишив изрядной доли сокровищ и толики хорошего самочувствия.
За время странствий по Зоне он подробнейшим образом изучил сталкерское руководство. И был в курсе того обстоятельства, что южная оконечность Зоны отличается от северной пренеприятнейшим свойством: отсюда можно было выйти из Зоны, но совершенно невозможно в неё войти. При попытке движения с юга на север Зона начинала бить электричеством. Разряды шли от земли, их сила росла с каждым шагом — и, в общем, никому не удавалось пройти хотя бы сто метров в этом направлении и остаться в живых. Сталкеру, во что бы то ни стало желающему выйти на юге, рекомендовалось на последних километрах дистанции не сворачивать. И ни в каком случае не пытаться идти назад — во избежание.
Базилио отнёсся к предупрежению серьёзно. Да он и сам заметил, что на последнем километре — который пролегал по замёрзшему лесу — на поворотах тропинки из-под ног стали вылетать голубые искры. Один раз кот споткнулся и получил чувствительный укол электричеством в голень.
Как ни странно, но это обстоятельство навело его на годную мысль. Само наличие тропы и проблемы с поворотами давало в сумме неприятный прогноз: на выходе его может кто-нибудь поджидать. Кто-нибудь, любезно готовый облегчить его стакерскую ношу.
Поэтому он, не обращая внимания на неприятные уколы, сошёл с тропы и пошёл по снегу — благо, тот был неглубоким. Когда лес кончился, он уже довольно далеко отклонился от тропинки. И, спрятавшись за деревьями — с обледенелых ветвей которых постреливало крошечными молниками — обозрел округу во всех диапазонах.
Увидал он примерно следующее. Зону от нормального мира отделяла широкая полоса сухого грунта. Посередь неё в воздухе витали сиреневые сполохи, неприятные на вид. Единственный выход был как раз у покинутой им тропы: к ней вёл настил из толстых досок. На другом конце было какое-то строеньице, которое кот сразу окрестил «дежуркой». В нём был кто-то живой. И, судя по всему, довольно крупный: рентгеновское зрение на таком расстоянии было сильно смазанным, но общие контуры существа внушали.
Базилио прикинул ситуацию. При попытке сделать полшага в сторону его осыпало искрами и сильно ударило током. Шипя от боли, кот решил, что стоит довериться руководству и прорываться прямо через полосу.
Он прошёл треть расстояния, когда из сторожки выбрался — именно выбрался, хлипкое строеньице аж сотряслось — преогромнейший индюк в холщовом рубище. Был он на вид недобр: в оперённых руках его качался здоровенный дрын с крючком на конце. Синхронно с ним под клювом индюка качались налитые багровые сопли, напоминающие бычью мошонку.