— Солнышко-хуёлнышко [25] , — у певца был высокий баритон, довольно приятный, — реченька-хуеченька, травушка-хуявушка — очень хорошо…

Баз принюхался. Пахло дымом, старой кожей, бумагой, салом и электричеством. Не хватало одного — запаха хозяина дома. Невидимый голос не пах никак. Поэнергичнее втянув воздух, кот различил что-то вроде очень слабого аромата, который мог бы исходить от кого-то живого, скорее тушняка, нежели доширака. Кем бы ни был таинственный певец, он был сделан из мяса. Увы, это было всё.

— Действице-хуействице, жизнюшка-хуизнюшка, счастьице-хуястьице [26] — очень хорошо… — звенели струны.

Кот лежевесно вытянул хвост и тут же ощутил что-то неприятное ниже крестца — как будто там застряла льдинка. Он осторожно подвигал ягодичными мышцами. Льдинка не исчезла и даже стала как будто больше и ощутимо холоднее. Ощущение было, будто в задницу засунута сосулька. Базилио несколько раз сжал сфинктер — нет, ничего не мешало, и тем не менее мёртвый холодок под хвостом никуда не делся.

— Душенька-хуюшенька, правдушка-хуявдушка, боженька-хуёженька — о-очень хорошо… — на этот раз певец как-то особенно поднажал на «о»: похоже, он и в самом деле считал всё перечисленное очень хорошим, и щедро делился обретённым пониманием.

— Фубля, — прошептал Базилио, пробуя голос. С голосом было что-то не совсем то, но не то чтобы фатально.

На всякий случай он попытался включить навигационную систему. Тут же у него закружилась голова: система показывала, что север где-то под ногами, восток южнее, а сам он находится в десяти километрах над уровнем моря. Широту и долготу кот смотреть побоялся и вырубил всё взад.

— Сангхушка-хуянхушка, дхармушка-хуярмушка, Буддушка-хуюддушка — очень хорошо! — певец оборвал песню резким аккордом, сделал паузу, потом добавил короткий наигрыш — «пап-паба — пабадам, пам-пам».

— Пить, — попросил кот, с усилием сводя зрение к видимому спектру.

— А смысл? — осведомился голос.

— Не надо. Пить, — снова попросил кот.

— Правильная постановка вопроса. Сейчас… — что-то звякнуло, потом зашипело так, как будто гусю свернули горло.

Кот тем временем сел, скорректировал зрение до видимого спектра и принялся осматриваться.

Первое, что он увидел — свет, покойно льющийся из высокого окна. Занавеси были раздвинуты, и можно было видеть ветви в тяжёлых снежных шубах и презрительно синеющее небо. Слева виднелась застеклённая дверь, ведущая, сколько можно было видеть, на двор — просвечивало крыльцо, почерневшая доска, угол какого-то сарайчика. С окном и дверью было что-то не так, но кот не мог понять, что именно.

Он покрутил головой и увидел, что сидит на старинной тахте, с ватным одеялом и тощей, продавленной подушкой. Над тахтой висел вытертый коврик с оленями у водопоя. Странным образом тепло и запах дымка шли как раз от ковра.

Сбоку стояла тумбочка — нет, пожалуй, тумба, на ней — склянка тёмного стекла, в которой доживала свой век огромная, багровая в черноту, роза.

Потом в поле зрения вплыл здоровенный стол, наполовину накрытой клеёнкой. Стол был хорош, даже в некотором смысле живописен. Посреди царил-возвышался белый, как айсберг, кусок сала, пронзённый ножом с серебристой рукояткой. Коту показалось, что нож этот он уже где-то видел. Рядом дожидались едоков полбуханки черняшки, банка поняшьей сгущёнки и огромный кривой огурец. Водки не было, и её отсутствие ощущалось почти физически.

Правый угол закрывала ширма из розово-серой рисовой бумаги. Из-за ширмы робко выглядывал складной подрамник. С потолка свисала хрустальная люстра без лампочек.

— Так как насчёт выпить? — снова тот же баритон. Кот повернул голову и увидел, наконец, хозяина дома.

Это был типичный хомосапый — невысокий человечек с седым ёжиком волос, закутанный в махровый халат. Он сидел в кресле-качалке, удобно устроив короткие ручки на подлокотниках. Глаза его закрывали чёрные солнцезащитные очки. Вторая пара очков — узенькие, с длинными золотыми дужками, — балансировала на самом кончике носа. Конструкция показалась коту вычурной, но, судя по всему, хозяину дома она не доставляла особенных неудобств. Во всяком случае, на лице его если что и отражалось, так это спокойное, уверенное самодовольство.

Незнакомец поднял руку, и кот увидел невесть откуда взявшийся — его не было, буквально секунду назад не было — высокий бокал с золотистой жидкостью, прошитой изнутри белыми струйками салютующей пены.

— Шампанское — единственный напиток, который можно пить по утрам, — с удовольствием сообщил очкастый. — Можно пить — и нужно пить! Или, может, валерьяночки? Я могу устроить.

— Лучше шампанского, валерьянку не употребляю, — быстро сказал кот, избегавший наркоты.

— Ну как знаете. Да вы берите, берите бокальчик. Вон там, слева.