Рабби только что принес из машины крепко спящего Джонатана, раздел и, все еще спящего, уложил в постель. Совет казался подходящим.

Гитель строила дальнейшие планы.

— Завтра с утра мы должны сделать покупки на шабат [30] , Мириам — потому что в шабат все закрыто, — добавила она, как бы подчеркивая, что ее интерес скорее светский, чем религиозный. — Я отведу тебя в большой маркет недалеко отсюда, где ходишь с тележкой и берешь, что хочешь, — точно, как в Америке. Но сначала мы устроим Джонатана в школу. За углом есть детский сад…

— Я не думала, что он пойдет в школу, — возразила Мириам.

— А что же он еще будет делать? Все дети в школе. Если он туда не пойдет, ему не с кем будет играть, и ты будешь связана весь день. Ты же захочешь чем-нибудь заняться. У меня есть подруга в отделе социальной службы больницы «Хадасса», ей всегда нужны волонтеры. Тебе наверняка понравится. Я тебя устрою.

Она и не подумает уезжать, пока не увидит, что они устроились, как следует, но уверена, что все можно сделать утром. К счастью, в комнате Джонатана была вторая кровать, хотя она уверяла, что это неважно. В Израиле всегда можно обойтись — на диване или даже на полу.

Она говорила о своей работе, о сыне Ури, кузене Мириам, который был в армии.

— Он высокий и красивый, как и его отец. Все девушки сходят по нему с ума, и когда он в отпуске, я почти не вижу его.

Заметив, что у рабби слипаются глаза, она начала сокрушаться.

— Я тут болтаю, а вы, бедняги, до смерти хотите спать. — И с некоторым удивлением добавила: — А знаете, я тоже немного устала. Все, ложимся спать, а делами займемся завтра.

У рабби создалось впечатление, что только потому, что он раввин, и возможно, потому что они не состоят в прямом родстве, она воздерживается от принятия решения обо всем, что он должен делать во время их отпуска. Но лечь он был не против и заснул, едва коснувшись головой подушки.

Его внезапно разбудил громкий глухой звук. Было темно, он нащупал на ночном столике часы и очки и включил крошечный ночник: было двенадцать часов. Рядом беспокойно зашевелилась Мириам, но тут же повернулась на другой бок, уютно завернулась в простыню, и он услышал ее медленное ровное дыхание. Рабби выключил свет и попытался снова заснуть, но, покрутившись несколько минут, понял, что это бесполезно. Он окончательно проснулся. В халате и шлепанцах он прокрался в гостиную, взял из шкафа книгу и устроился поудобнее. В постель он вернулся почти через четыре часа.

Он проснулся поздно, после десяти. Мириам и Гитель уже отвели Джонатана в детский сад, договорились, что он будет ходить каждый день, и как раз выходили за покупками.

— Не забудьте вино для кидуша [31] , — крикнул он вслед.

— Мы включили его в список, — сказала Мириам. — А ты что собираешься делать?

— Погуляю и посмотрю город.

Солнце было уже высоко, когда рабби закончил утренние молитвы и позавтракал. Лучи его ослепительно отражались от белого камня города, так что приходилось щуриться; он подумал, что надо бы купить темные очки. Воздух был прохладным, как в приятное апрельское утро дома, легкий плащ оказался кстати.

Он шел медленно, странно выбиваясь из темпа других прохожих. В основном это были женщины, возвращающиеся из утреннего похода по магазинам с покупками в сетках. Хотя он шел по улицам жилого района, некоторые из которых были роскошными, с новыми многоквартирными домами, тут и там попадались крошечные лавки, прячущиеся в полуподвалах, — бакалея, кофейная лавка, пекарня, прачечная.

Впереди, как и он, не спеша, шли два дружинника из гражданской обороны, мужчины средних лет. На них было что-то вроде формы: зеленые нарукавные повязки, береты и длинные, сильно поношенные шинели. Видневшиеся из-под них брюки были явно гражданского покроя. Один нес старую винтовку, у другого был стальной прут длиной примерно в два фута, чтобы протыкать подозрительные свертки, оставленные в урнах для мусора. У рабби возник праздный вопрос — не просто ли они прогуливаются, с ружьем в руках. Они горячо спорили, оживленно жестикулируя. Приблизившись, он услышал: «Так что Агнон не столько ивритский писатель, сколько идишистский автор, пишущий на иврите. Это разные вещи». Дружинник оборвал разговор и подозрительно посмотрел на рабби, когда тот остановился рядом с ними.

— Скажите, пожалуйста, я иду в сторону центра города?

— А куда вам надо?

— Я здесь недавно, — объяснил рабби. — Где здесь магазины, деловой район?

— Ему надо на площадь Циона. Что вы хотите купить?

— Я не хочу ничего покупать. Я просто хочу увидеть город.

— Тогда прямо впереди — Кинг Джордж-стрит. Если повернете налево, то попадете на Бен Иегуда-стрит. Это деловой район.

Улицы были узкими и людными, а магазины маленькими и, по сравнению с тем, к чему он привык в Америке, непривлекательными. Они были похожи на магазины, которые он видел в маленьких фабричных городках Новой Англии, где в витринах были выставлены товары, не менявшиеся, похоже, со времени открытия. В узких переулках, в пространствах между домами и даже прямо на тротуаре, где было пошире, стояли лоточники с разными мелочами — карандашами, гребенками, бритвами, бумажниками, зонтиками, зажигалками. В нескольких киосках продавались лотерейные билеты. В дверных проемах и на тротуарах сидели старики, прислонившись спиной к стене здания, и продавали газеты. У некоторых на продажу не было ничего — только несколько монет в руках, которыми они звенели, привлекая внимание прохожих.

Везде были молодые парни и девушки в форме. Многие ребята с автоматами — короткоствольными, с металлическими прикладами. Они несли их, перебросив ремень через плечо, или подмышкой, как зонтики, или раскачивая за спусковую скобу, как портфель. Ему пришло в голову, что они не похожи на солдат, хотя молоды и здоровы. В их манерах было что-то штатское и прозаичное, как если бы они работали на какой-то гражданской службе, где требуется форма, как у водителя автобуса.

Повсюду он видел хасидов, старых и молодых, в шелковых пальто, похожих на халаты, широкополых фетровых шляпах, в обтягивающих панталонах, заправленных в носки, с подпрыгивающими при ходьбе пейсами. Один раз его чуть не сбил мотоцикл, промчавшийся мимо, когда он сошел с тротуара на переходе. На нем сидели два молодых хасида, их бороды и пейсы развевались на ветру, сидевший сзади одной рукой придерживал широкополую шляпу, вцепившись другой в приятеля.