Он тщательно свернул бумажки и вложил в щель.

— Стоит попытаться, Кац. Дай мне карандаш и листок бумаги.

Рабби ждал, пока они написали свою просьбу и затолкали в трещину между двумя камнями. Они стояли перед Стеной, бормоча какие-то известные им обрывки на иврите. Даже на некотором расстоянии он слышал голос В.С. Маркевича, произносившего благословение на вино, благословение на хлеб и потом, после паузы, четыре вопроса, которые задает самый младший ребенок во время пасхального Седера. Затем пару минут Маркевич стоял молча, крепко закрыв глаза и сосредоточенно наморщив лоб. Наконец, он произнес:

— Об этом В.С. Маркевич просит, Господи, — и сделал шаг назад.

Люди продолжали прибывать, и, повернувшись, чтобы уходить, они увидели группу американцев, преуспевающих людей среднего возраста, как и они сами. Один, в черной шляпе и более скромной одежде, скорее всего был раввином, сопровождавшим их в поездке.

— Просто разойдитесь и станьте вдоль Стены, — распоряжался он. — Не бойтесь. Не робейте. У вас столько же прав находиться здесь, как у любого другого. Все откройте шестьдесят первую страницу…

Маркевич многозначительно посмотрел на Каца и кивнул в сторону молящихся американцев.

Они оставили Стену и взяли такси до площади Циона, прошлись по улицам Бен-Иегуды и Яффо, деловому району нового города. Узкие улицы и маленькие скромные магазины явно разочаровали их.

— Да уж, это вам не Пятая авеню, а, Кац? — сказал Маркевич.

— Не Пятая авеню, и даже не Бойлстон-стрит или Вашингтон-стрит, но посмотри, какой небольшой капитал нужен, чтобы открыть здесь дело.

Рабби решил, что они устали, и завел их в ближайшее кафе. Они заказали кофе и разглядывали посетителей за соседними столиками. Некоторые из них читали газеты и журналы.

— Они приходят сюда, чтобы читать? — спросил Кац.

— Они приходят повидаться с друзьями, почитать, поговорить, скрасить однообразие дня за чашкой кофе, — объяснил рабби.

— Думаю, здесь никогда не слышали про оборот посетителей, — сказал Маркевич, отставив чашку. — Куда теперь, рабби?

Рабби кивнул официантке. Она подошла.

— Что-нибудь еще, господа? Тогда три кофе — три лиры.

— Сейчас, пожалуй, можно пойти посмотреть университет, — сказал рабби, доставая кошелек.

Маркевич попытался остановить его.

— Нет, рабби, когда В.С. Маркевич ест, В.С. Маркевич платит. Сколько это?

— Нет, мистер Маркевич, — сказал рабби, и дал несколько монет официантке. — Вы — гости, а я — местный житель.

В университете партнеры расцвели. Это уже было на что-то похоже. Они были явно разочарованы тем, что видели до сих пор. Старый Город был необычен, что и говорить, и люди живописны, но это выглядело интересно в кино и на открытках, а вблизи необычность и живописность были грязными, потрепанными и вонючими. Западная Стена — ну так что, стена и стена. Они не ощутили предвкушаемого волшебства. И площадь Циона тоже была старой и убогой, не такой, конечно, как Старый Город, но и не тем, к чему их подготовили слайды и фильмы, виденные на собраниях по сбору денег. Но новые, современные здания университета, его широкие площади были именно такими, каким, по их представлениям, должен был быть весь город и даже вся страна. Много лет они покупали израильские облигации и делали пожертвования. Теперь, наконец, они смогли увидеть, что их деньги использованы на дело. Они прогуливались, глубоко вдыхая чистый, свежий воздух, как бы исходивший от новых зданий. Они останавливались и добросовестно читали надписи на всех попадавшихся им бронзовых мемориальных досках.

— Пожертвовано семьей Исааксон, Монреаль… Попечением Артура Бомштейна, Поукипси… Построено в память о Сэди Аптейкер… Комната Гарри Г. Альтшулера… Библиотека промышленного дизайна памяти Морриса Д. Маркуса…

Они читали вслух и комментировали.

— Тебе не кажется, что это может быть Маркус из «Иннерсоул Маркусес»?

— Посмотри, Кац. Монтгомери Леви из Родезии. Представляешь, из Родезии.

— Там тоже есть евреи. Вот из Дублина, Ирландия…

Потягивая виски у себя в номере, партнеры обсуждали день.

— Честно говоря, Кац, наш рабби немного разочаровал меня. Я имею в виду, что он — рабби, можно бы ожидать, что он молится каждый раз, приходя к Стене. А он сам признался, что был там всего несколько раз. Как-то это неправильно, если он раввин и живет в Иерусалиме. И почему он отказался помолиться за нас? Это его работа, так ведь? Как по мне, похоже, что он устал от нее.

— Он в отпуске. Работа рабби ничем не отличается от любой другой. Когда человек уходит в отпуск, он хочет отдохнуть от нее.

В.С. бросил на него взгляд.

— Ты уверен, что это отпуск?

— А что же еще?

Маркевич понизил голос до хриплого шепота, который мог отчетливо услышать через закрытую дверь любой, кто случайно проходил по коридору.

— Может, он и не собирается возвращаться, может, намерен остаться здесь. Именно поэтому он не хотел читать молитву за нас. Словно мы уже не его конгрегация. Ты помнишь, как в кафе он настаивал, что заплатит сам. С каких это пор рабби так раскошеливаются? Помнишь, как он сказал, что мы — гости, а он — местный житель? Ты помнишь?