— Я-то хотел посмотреть, что он предлагает, и…

Механик рассмеялся.

— Он ничего не предлагает. Он работает не так. Вы говорите ему, что вы хотите, и он находит это для вас. Он — сумасшедший старик, но должен сказать, что в машинах он разбирается, и он устроит вам выгодную сделку.

— Он сумасшедший в каком смысле? — спросил рабби. — В том, что устраивает выгодные сделки?

— Ваш молодой друг — шутник, — сказал механик и продолжал. — Он сумасшедший потому, что так устроена его голова. Он много пережил и будет рассказывать вам об этом как заведенный. А кто не пережил, особенно в этой стране? Возьмите хотя бы его имя — Мимавет. «От смерти» — разве нормальный человек выберет такое имя? — Он пожал плечами. — Но он разбирается в машинах, и он честен. Если он продает вам машину, он точно скажет, в каком она состоянии, и можете ему поверить.

— Хорошо, возможно я позвоню ему, — сказал Стедман. — У вас есть его домашний телефон?

— Пока нет. Он переехал в новое место. Есть общественный телефон в подъезде, но я не знаю номера. Но не обязательно звонить заранее. Просто зайдите. Он наверняка будет дома.

— Но он же болен…

— Обыкновенная простуда. Поверьте мне, он не будет против.

— Хорошо…

— Вот, — сказал механик, — записывайте: Мазл Тов-стрит, 1. Это новая улица, идет от Шалом-авеню. Знаете, где Шалом-авеню?

— Да, я знаю Шалом-авеню.

— Короче — новая улица, идущая от авеню. Многоквартирный дом. Можете зайти к нему в любое время — сегодня, завтра, послезавтра…

— Послезавтра шабат, — сказал рабби с улыбкой.

— Ну и что? Шабат для него ничего не значит.

— Вы пойдете? — спросил рабби, когда они вышли. — Пешком туда можно добраться?

— В Иерусалиме куда угодно можно добраться пешком. Пока не знаю. Надо подумать.

День начался, как обычно, за исключением того, что появившееся по утрам недомогание было немного сильнее, в результате чего обычные утренние звуки, к которым, казалось, она уже привыкла, раздражали больше, чем всегда. Раздражал шум легковых машин и грузовиков, с ревом поднимающихся в гору, — их дом стоял на небольшом холме. Прислуга в доме через дорогу выколачивала развешанные на перилах веранды ковры большой бамбуковой выбивалкой — по-видимому, единственный способ чистки ковров в Израиле. Прислуга в квартире над ними выплеснула ведро воды на каменный пол и сгоняла ее резиновой шваброй в булькающий водосток — по-видимому, единственный способ мытья полов. Ее хозяйка уже готовила еду к обеду, главной трапезе дня, и рубила что-то в деревянной миске, причем каждый удар через миску передавался столу, оттуда на пол, оттуда на потолок над самой головой Мириам — по-видимому, единственный способ приготовления еды.

А муж именно сегодня решил пойти на утреннюю молитву в синагогу вместо того, чтобы помолиться дома, — пожаловаться было некому и, хуже того, некому было помочь собрать Джонатана в школу.

Джонатан капризничал. Обычно он ходил в школу с Шаули, мальчиком из верхней квартиры, своим закадычным другом, но у Шаули был насморк и небольшая температура, мать вчера вечером предупредила, что он останется дома. Поэтому Джонатан просил проводить его. Она отказалась: школа в квартале от дома, улицу переходить не надо — в конце концов он отправился один, но не без слез, — настроение это не улучшило.

Все это отнимало время, драгоценные минуты, а ей нужно было успеть на автобус, идущий в больницу, чтобы вовремя попасть на прием к гинекологу.

И тут из Тель-Авива позвонила Гитель.

Гитель звонила часто, обычно по конкретному поводу — сообщить, что получила письмо от матери Мириам, продиктовать рецепт, который она опробовала и осталась довольна результатом, сказать, что в связи с работой проведет пару часов в Иерусалиме, и объяснить, где они могут встретиться на пару минут. Но сегодня она позвонила просто поболтать с племянницей перед работой. И, видя, как летят минуты, Мириам в отчаянии объяснила, что ей надо на прием к врачу, и она должна повесить трубку. Она сказала про больницу, зная, что ни один другой повод ее тетя не примет, как достаточно серьезный.

Но Гитель тут же встревожилась и потребовала сообщить, что случилось.

— Кто тебя лечит, Мириам? Может, я его знаю. Если что-то серьезное, я сумею устроить, чтобы тебя осмотрел главный врач.

Мириам все равно собиралась сообщить новость при встрече и сказала, что это обычный визит к гинекологу, что она ждет ребенка.

— Это замечательно! Мазл тов! Какая удача! Когда это будет? О, Мириам, ребенок может родиться в Израиле. Когда Дэвиду надо будет вернуться на работу, ты сможешь остаться здесь. Вы с Джонатаном можете перебраться в Тель-Авив. Я позабочусь о нем, когда ты будешь рожать. Будет немного тесновато, но в Израиле мы всегда сможем устроиться, дорогая. Если Ури приедет в отпуск, он может спать на диване в гостиной, и я могу, если надо.

Когда Мириам, наконец, удалось закончить разговор и добраться до остановки, автобус только-только ушел. Ей пришлось прождать в больнице все утро. Доктор был раздражен тем, что она пропустила назначенное время, ни его английского, ни ее иврита не хватило, чтобы объяснить ситуацию. Он был холоден и неприступен, она не смогла выяснить все, что ее беспокоило.

На этом дело не кончилось. На обратном пути автобус был переполнен, и хотя ей досталось сидячее место, молодой человек, стоявший в проходе рядом с ней, без конца грыз семечки, сплевывая шелуху прямо перед ней. Ей было противно, на иврите она все равно не смогла бы высказать ему все, что думает по этому поводу, и она молча страдала. Когда он, наконец-то, вышел, облегчение почти тут же сменилось жутким смущением, когда новый пассажир, продвигаясь по проходу к сиденью, увидел шелуху у нее под ногами и устроил ей скандал.