Потом поняла, что она была совершенно не похожа на квартиры всех её друзей - с мешаниной мебели и велосипедов в прихожей, кучами грязной посуды. Квартира Закари была такой... взрослой. В эту секунду она впервые почувствовала их тринадцатилетнюю разницу в возрасте. В его кабинете в пятницу вечером они были любовниками - просто мужчиной и женщиной. Но здесь она снова почувствовала себя девочкой, а он был очень взрослым в сравнении с ней.

– Вина?
– крикнул он из кухни.

– Да, пожалуйста.

– Ты предпочитаешь красное или белое? Но, думаю, я найду в холодильнике и розовое. Мерло или шардоне?

Красное, белое, розовое... Грейс пила вино и раньше - на нескольких свадьбах, но совершенно не запомнила, какое. Да и её родители не были ценителями вина. Проведя медовый месяц во Франции, они так и не приобрели французских привычек.

– О, удиви меня, - сказала она, пытаясь казаться беззаботной, хотя ей просто не хотелось оказаться в глупом положении из-за неправильного выбора.

Закари вышел, держа два бокала с вином - светло-желтым и кроваво-красным.

– Бери шардоне. Оно замечательное, - сказал он.

Она потянулась за красным вином. Закари мгновение посмотрел на нее и усмехнулся.

– Разве желтое - не шардоне? спросила она.

– Конечно. Но оно белое, а не желтое.

Грейс резко вздохнула.

– Я сейчас уйду. Увидимся на следующей неделе... или через пять-десять лет.

– Грейс, стой. Сядь. Прошу.

Грейс неохотно поставила бокал на кофейный столик и осторожно опустилась на диван. Закари сел неподалеку от нее. Она одернула платье, расправив его на бедрах.

– Волнуешься?
– спросил он.

– Все в порядке. А почему ты спрашиваешь?

Мужчина засмеялся. Как же чудесно звучал его смех... Грейс смотрела, как в уголках его глаз собрались морщинки, оживляя мимику. О, теперь она осознала, что хотела бы оставаться причиной его улыбки всю жизнь.

– Просто так.

Он откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу. Интересно, он понимал, что является, возможно, красивейшим мужчиной на земле? Ей всегда было это интересно - понимают ли красивые люди свою красоту или видят лишь недостатки? Она, например, только их и видела в зеркале. Нелепые рыжие волосы и все тело в веснушках. Острые колени, маленькая грудь и эти алые веснушки, от которых она, вероятно, не избавится и в тридцать лет.

Но Закари... он был произведением искусства. Он был поэзией.

Грейс знала, что он играет в сквош и теннис с несколькими учителями. Ей были хорошо видны вены на предплечьях, так что хотелось покрыть их поцелуями от запястий к локтям. Его футболка сидела идеально, позволяя оценить ширину плеч. Черты его лица она видела даже с закрытыми глазами, они впечатались в сознание, как след от ладони на замерзшем окне - мужественная линия челюсти, четкие очертания носа и подбородка, и глаза, горящие тем же голубым цветом, как самая горячая часть пламени.

– Ты начнешь или придется мне?
– спросил он.

– Начать что?

Заняться любовью?

– Разговор. О вечере пятницы.

– Ладно, - кивнула она.
– Может, стоит начать тебе?

Закари вздохнул и наклонился вперед. Подняв бокал, отпил свое шардоне - белое - долгим глотком.

– Грейс, - начал он, возвращая бокал на место.
– Вечер пятницы. Во-первых, ты как, в порядке?

Грейс моргнула и подняла на него взгляд.

– Конечно, я в порядке.

В её случае, "в порядке" означало "невыносимо счастлива, даже если нуждаюсь в психиатрической помощи", но она не собиралась это разъяснять.

– Хорошо. Я думал о тебе. Грейс, мне так жаль...

– Прошу, не надо, - сказала она, наконец, найдя мужество.
– Это, несомненно, прекраснейшая вещь, когда-либо произошедшая со мной, но когда ты начинаешь извиняться, ты, словно говоришь, что это не должно было случиться. И если тебе так кажется... пусть. Можешь так думать, но не говори. Пожалуйста, Закари.

Он остановил на ней долгий взгляд и, слегка улыбнувшись, отпил еще один глоток вина.

– Я не жалею, что это произошло.
– Наконец сказал он, ее облегчение было таким глубоким, что Грейс почти растеклась по дивану.

– Мне только жаль, что это произошло... так. На куче экзаменационных бланков в тесном кабинете - не лучший способ для девочки потерять невинность.

Грейс опять покраснела, но не позволила смущению отнять у неё дар речи. Ей хотелось говорить об этом. Да, они могли говорить об этом.