Лишь одно омрачало всем настроение: вот уже сколько часов Причер Стар околачивался на углу — то играл в расшибалочку на тротуаре, то прятался за дерево, словно хотел остаться незамеченным. Всех это очень нервировало. Минут за двадцать до прихода автобуса он вразвалку подошел к нашему дому и встал у калитки, прислонившись к ней лбом. Билли Боб все еще срезал розы в саду: он набрал уже столько, что хватило бы на огромный костер, и их запах был плотным, как ветер. Причер смотрел на Билли Боба, пока тот не поднял головы. И покуда они глядели друг на друга, снова стал сеяться дождик, тонкий, как водяная пыль над морем, и расцвеченный радугой. Ни слова не говоря, Причер подошел к Билли Бобу, помог ему разделить розы на два большущих букета, и они вместе вышли за калитку. На той стороне улицы шмелями гудели разговоры, но когда мисс Боббит увидела их, двух мальчиков, чьи лица, скрытые букетами роз, были как желтые луны, она сбежала по ступенькам веранды и бросилась через дорогу, протягивая к ним руки. Мы поняли, что сейчас произойдет, и мы закричали, наш крик, словно молния, прорезал завесу дождя, но мисс Боббит, бежавшая к лунно-желтеющим розам, казалось, не слышала нас. Вот тогда-то шестичасовой автобус и переехал ее.

МИРИЭМ

(рассказ)

Вот уже несколько лет миссис Г.Т. Миллер жила одна в уютной квартире (две комнаты и кухонька) в перестроенном доходном доме близ Ист-Ривер. Она была вдова; после Г. Т. Миллера осталась довольно изрядная страховка. Круг ее интересов был узок, друзей она, в сущности, не имела и вылазки совершала обычно не дальше продуктового магазина на ближайшем углу. Другие жильцы, видимо, ее попросту не замечали: одежда у нее была будничная, волосы короткие, серовато-седые, уложены кое-как; лицо простое, ничем не примечательное; косметики она не употребляла; в последний день рождения ей минул шестьдесят один год. Занималась она, как правило, делами самыми повседневными: содержала в безупречной чистоте свои две комнаты, время от времени выкуривала сигарету, готовила себе еду и ухаживала за канарейкой.

А потом повстречалась с Мириэм. В тот вечер шел снег. Миссис Миллер вытерла после ужина посуду и, листая вечернюю газету, наткнулась на рекламу фильма, который шел в соседнем кинотеатре. Название звучало заманчиво, и она влезла в бобриковое пальто, зашнуровала ботики и вышла из квартиры, оставив в прихожей гореть лампочку: ничто не вызывало у нее такого тревожного чувства, как темнота.

Снежок был приятный, падал медленно, не оставляя следов на тротуаре. Ветер с реки свирепствовал только на перекрестках. Миссис Миллер шла торопливо, опустив голову и ничего не видя вокруг, словно крот, вслепую прокладывающий себе ход под землей. По дороге она зашла в аптеку-закусочную, купила пакетик мятных конфет.

Перед кассой кино выстроилась длинная очередь, и ока стала в самый хвост. В зрительный зал — проскрипел усталый голос — будут пускать немного погодя. Миссис Миллер пошарила в кожаной сумочке и набрала ровно столько мелочи, сколько нужно на билет, без сдачи. Казалось, очередь еле ползет; миссис Миллер огляделась, ища, на чем бы остановить взгляд, и вдруг в глаза ей бросилась девочка — она стояла под навесом, у самого его края.

Никогда еще миссис Миллер не видела таких длинных, необыкновенных волос: совершенно белые, с серебристым отливом, как у альбиноса, они свободно ниспадали до пояса шелковистыми струями. Девочка была худощавая, хрупкая. Было особое неброское изящество в том, как она стояла, засунув большие пальцы в карманы отлично сшитого пальто из лилового бархата.

Непонятное волнение охватило миссис Миллер, и, когда девочка посмотрела в ее сторону, она тепло ей улыбнулась. Девочка подошла, спросила:

— Вы не сочтете за трудность мне помочь?

— Почему же, охотно, если смогу.

— О, это очень просто. Я хочу только, чтобы вы купили мне билет; иначе меня не пропустят. Деньги у меня есть — вот.

И грациозным движением она протянула миссис Миллер три монеты: две по десять центов, одну — в пять.

В кино они вошли вместе. Билетерша предложила им подождать в фойе: через двадцать минут картина кончится.

— Я чувствую себя форменной преступницей, — весело заговорила миссис Миллер, усаживаясь в кресло. — Ну, я в том смысле, что это же против правил, верно? Ой, я надеюсь, что не сделала ничего предосудительного. Ведь твоя мама знает, где ты, детка? Конечно же, знает, да?

Девочка ничего не ответила. Она расстегнула пальто, сняла его и аккуратно сложила у себя на коленях. Под пальто на ней было строгое темно-синее платье. С шеи свисала золотая цепочка, и она перебирала ее чуткими музыкальными пальцами. Повнимательней присмотревшись к девочке, миссис Миллер решила, что самое в ней примечательное — не волосы, а глаза: светло-карие, неподвижные, совершенно недетские, и огромные, чуть не во все ее маленькое лицо.

Миссис Миллер предложила ей мятную конфету.

— Как тебя зовут, детка?

— Мириэм, — ответила девочка таким тоном, будто бы это почему-то должно было быть известно миссис Миллер.

— Ой, до чего забавно, а? Меня тоже зовут Мириэм. И ведь имя не то чтобы очень распространенное. Нет, только не говори мне, что твоя фамилия — Миллер.

— Я просто Мириэм.

— Но это ужасно забавно, да?

— В известной степени, — ответила Мириэм, перекатывая во рту мятную конфету.

Миссис Миллер вспыхнула, неловко заерзала в кресле.

— У тебя очень большой запас слов для такой маленькой девочки.

— Вот как?

— Да, очень. — И миссис Миллер поспешила переменить тему: — Ты любишь кино?

— Право, затрудняюсь сказать, — ответила Мириэм. — Я еще не была ни разу.

Фойе понемногу заполняли зрительницы; из зала доносился отдаленный грохот бомбежки — шла кинохроника. Миссис Миллер поднялась, зажав сумочку под мышкой.

— Пожалуй, мне надо бежать, а то как бы не остаться без места, — сказала она. — Рада была с тобой познакомиться.