Он объяснил Магде свое отношение к выставке. Ему посчастливилось узнать и получить разъяснения по этим великим произведениям от самого художника, который был ему отчимом. Так он стал любителем искусства с самого детства. Он помог собрать несколько больших коллекций в США, которые когда-нибудь станут государственной собственностью. Приятно было заработать деньги, но еще приятнее было иметь возможность удовлетворить свой вкус к красивым вещам. Ланни был уверен, что фрау Рейхсминистр могла понять это, и она согласилась. Он добавил, что целью выставки не являются продажи работ Дэтаза, так как он не хочет вывозить деньги из страны. Комиссии за приобретение немецкого искусства для американцев, которые он собирается получить, будут значительно превышать то, что он был готов продать. Он рассказал, как он только что купил работу Хоббема в Вене. И вопреки своему обыкновению, он назвал обе стороны сделки, и это впечатлило.

Кончилось тем, что Магда Геббельс объявила предлагаемую выставку достойным культурным мероприятием. Она сказала, что у фюрера очень определённые взгляды на искусство, он презирает эксцентричный современный материал, который является отражением плуто демократического еврейского упадка. Ланни объяснил, что он понял это. И это стало одной из причин его приезда в Берлин. Работы Дэтаза просты, как и всё великое искусство. Они чисты и полны благородным духом. Он был бы рад представить образцы, чтобы их заранее показать фюреру. И фрау Рейхсминистр сказала, что, возможно, это может быть организовано. Ланни предложил оставить картины и фотографии для герра Рейхсминистра, и его предложение было принято. При отъезде он испытал чувство надежды, что Марсель Дэтаз может стать популярным художником среди немцев. Он размышлял, слышал ли Марсель о нацистах в мире духов, и что бы он с ними сделал? Ланни захотелось сразу проконсультироваться с мадам Diseuse, но кто знает, что его непочтительный экс-отчим может ляпнуть в комнате для сеансов!

Второй задачей Ланни был контакт с обер-лейтенантом Фурт-вэнглером и приглашение его и его жены на ужин. Он пояснил, что желал бы показать картины Его превосходительству герру министр-Президенту генералу Герингу. Из газет только что сделало известно, что фельдмаршал РейхсПрезидент фон Гинденбург произвёл министр-Президента в генералы рейхсвера. Обер-лейтенант подтвердил эту новость и выразил радость по этому поводу. Ему было несколько неловко, что его начальник просто Гауптман, хотя под его командой было несколько генералов прусской полиции.

Ланни сказал, что он уверен, что Его превосходительство должен быть любителем искусства. Он предположил, что новая мебель в официальной резиденции, большой черный стол и шитые золотом бархатные шторы должны выражать вкус Его превосходительства. Штабной офицер признался, что это так, и пообещал упомянуть о Дэтазе великому человеку. Ланни рассказал, что в течение последних трех месяцев он был в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Каннах и в Вене. Молодой нацист, который никогда не был за пределами Германии, был впечатлен и хотел бы знать, что говорят в мире о фюрере и его достижениях. Ланни заявил, что боится, что в мире не получают ясную картину того, что происходит. По-видимому, представители национал-социалистов за рубежом не слишком эффективно выполняют свои обязанности. Он рассказал о вещах, которые он слышал от разных лиц, имеющих важные титулы и должности. А также об усилиях, предпринятых им для объяснений и доказательств — и о том, что слышал от лорда Уикторпа. Ланни добавил, что у него есть несколько предложений, которые он будет рад сделать Его превосходительству, если этот занятый человек сможет выкроить время, чтобы их услышать. Молодой штабной офицер ответил, что он был уверен, что это так и будет.

Ланни ни разу не упомянул имя Робина. Он хотел посмотреть, произнесет ли его обер-лейтенант сам. Это даст ему представление, пользуется ли он доверием у Геринга. Ближе к концу вечера, в то время как Ирма испытывала свой немецкий на высокой и весьма неуклюжей деревенской леди, которая была фрау обер-лейтенант, офицер спросил: «Кстати, герр Бэдд, что слышно от вашего молодого еврейского друга?»

— Ни слова, господин обер-лейтенант.

— Это, конечно, странно.

— Я надеялся на результаты запросов, которые вы любезно предложили сделать.

— Я сделал все, что мог, герр Бэдд, но без результатов.

— Я думаю, что в суматохе прошлой весны, различные группы действовали более или менее независимо, и учёт может быть несовершенным.

— Уверяю вас, герр Бэдд, в Германии таких вещей не случается. В офисе Geheime Staats-Polizei есть полная картотека, охватывающая каждый случай любого человека, который находится под арестом за любое преступление, или под каким-либо обвинением даже малейшего политического характера. Я не думаю, что ваш друг мог быть арестован за, скажем, вождение в нетрезвом виде.

— Он не пьет, и он не водит, герр обер-лейтенант. Он изысканно и виртуозно играет на кларнете, и является преданным учеником ваших классиков. Если сказать ему начало какой-либо цитаты из Гете, он завершит ее и скажет, что это за работа и где найти эту цитату.

— Это действительно слишком плохо, герр Бэдд. Что вы можете предложить мне.

— Мне кажется, что молодой человек может быть в каком-либо месте заключения за пределами Пруссии, и поэтому его имени нет в вашей полицейской картотеке. Предположим, например, что он был в Дахау?

Ланни пристально наблюдал за своим компаньоном по ужину. Но если офицер и почувствовал неладное, то он был искусным актером. «Ваш друг не может быть в Дахау», — заявил он, — «если он не баварец. Будучи берлинцем, он должен быть в Ораниенбурге или другом месте поблизости. Однако, если вы хотите, я сделаю запрос через Reichsregierung, и посмотрю, что из этого выйдет».

«Это очень любезно с вашей стороны», — заявил Ланни. — «Это больше, чем я мог осмелиться просить вас в то время, когда вы и ваши соратники так сильно заняты. Позвольте мне отметить, что, несмотря на то, что имя молодого человека на самом деле Фредди, некоторые чиновники могут записать его Фридрихом, или даже Фрицем. Кроме того, возможно, что кто-то может установить имя, которое носил его отец в городе Лодзь, как Рабинович».