Было здесь что-то другое, чего Лянка не понимал: естественно, что не только он, но и народ волновался, обсуждал происходящее, что и как теперь будет.

Мога в правлении не показывался. «Где же он?» — терзался вопросом Лянка. Он выдвинул ящик стола, увидел серебряный портсигар, открыл его. Взял сигарету, портсигар оставил на столе. Но спичек не было.

Он нажал кнопку звонка. На пороге появился мош Костаке.

— У тебя есть спички?

С первого взгляда старик понял, что Лянка не в духе, и поспешил протянуть ему коробок.

— Максим Дмитриевич не звонил?

— Люди говорят, что якобы он сел в автобус.

— Какой еще автобус? — широко раскрыл глаза Лянка.

— Откуда мне знать! — виновато ответил старик.

— Чего ему искать в автобусе? Разве нет у него машины? — Но Лянка тут же осекся: что он набросился на старика? — и мягко сказал: — Можешь идти!

Взгляд его остановился на диаграммах, висящих на стене. Лянка разглядывал их и чувствовал, как успокаивается, словно нашел наконец нужные ориентиры.

Матей приехал в Пояну рано утром вместе с Миоарой. Во время каникул Миоара забыла дома студенческий билет и зачетную книжку и хватилась только в троллейбусе, когда контролер потребовал, кроме проездного билета, еще и студенческий. Они прилетели самолетом. Миоаре не пришлось упрашивать Матея. Сказала ему только: «Все равно ты мечтаешь полететь на Луну… Не хочешь ли пока слетать со мной в Пояну?»

Матей бросил все дела и с радостью сопровождал ее. С аэродрома они пошли пешком. Матей категорически отказался зайти к Миоаре домой — боялся встречи с ее родителями. Он одиноко бродил по селу, зашел в книжный магазин, внимательно осмотрел прилавок. Наткнулся на толстую книгу «Быстрее мысли», название заинтриговало его и, полистав, решил купить ее. Это была книга по вычислительной технике, именно то, что интересовало его в последнее время.

Рядом с новой книжной лавкой стояло довольно любопытное старое здание с деревянными столбами на фасаде и искусной резьбой. «Районный музей», — прочитал Матей вывеску и зашел.

В первом же зале он увидел стенд с фотографиями, листками бумаги, исписанными от руки, вырезками из газет, комсомольскими билетами и значками.

«Первые комсомольцы Пояны» — назывался стенд. Матей вспомнил, что Миоара живет на улице Первых комсомольцев, и стал искать эту улицу на стенде.

Внезапно его внимание привлекла подпись под одной выцветшей фотографией, на которой был изображен стройный улыбающийся парень. Матей подошел поближе и прочитал: «Максим Мога, первый секретарь райкома комсомола…» Так вот как выглядел его отец в молодости! Совсем не похож на сегодняшнего, и, если бы не подпись, Матей не узнал бы его. Он очень мало знал о молодости отца, из всего рассказанного им Матею помнилось несколько эпизодов, в частности, то, что Мога начинал свою деятельность здесь, в Пояне.

В углу стенда висела школьная тетрадь, на обложке которой каллиграфическим почерком было выведено: «Из воспоминаний комсомольца Раду Рэдукану». Матей медленно перелистал ее, снова наткнулся глазами на имя отца и принялся читать строчку за строчкой с самого начала. Это были страницы истории поколения, которому выпало счастье прожить бурную жизнь, решать великие проблемы, и Максим Мога был представителем этого поколения. Рэдукану писал о нем с большой теплотой и симпатией. С той поры прошло столько лет, что частица жизни Максима Моги принадлежала уже истории…

Матей был взволнован неожиданной встречей с молодостью отца, такой счастливой и романтичной…

И он затосковал по нему, — откуда ему было знать, что отец находится сейчас в Пояне и в любую минуту они могут встретиться. Матей не знал, что Максим Мога возвращается в Пояну. Не знал он и того, что услышит здесь о своей матери, которую никогда не знал.

Часы с кукушкой пробили три, и Матей поспешил покинуть музей. В три часа у него было свидание с Миоарой возле кинотеатра. У них оставалось мало времени. В пять часов отлетал самолет в Кишинев.

Миоара уже ждала его.

— Я задержался в музее, — сказал он, — я встретился там с отцом… — И, заметив удивленный взгляд Миоары, рассказал ей обо всем увиденном.

— И я собирала материалы для музея, когда была еще в девятом классе, — сказала Миоара. — Стенд о первых комсомольцах сделали уже без меня, год назад, тогда и назвали нашу улицу улицей Первых комсомольцев. Романтическое название, не так ли? На первом доме, в начале улицы, есть такая надпись: «Эта улица названа в честь первых в Пояне комсомольцев, которые внесли вклад в укрепление новой, советской жизни». Хорошо? — Миоара глянула на Матея ясным, счастливым взглядом, ей хотелось сказать, что и о них, может быть, когда-нибудь вспомнят люди, но постыдилась: не счел бы ее Матей сентиментальной. — Знаешь что… — с улыбкой продолжала она, — по дороге на аэродром зайдем на кладбище. Это недалеко от шоссе. Я покажу тебе оригинальный памятник на могиле одной комсомолки. На каменном постаменте высеченное из камня солнце, покрытое нержавеющей сталью. Когда солнечные лучи попадают на металл, каменное солнце светится, как маяк, — увидишь…

Максим Мога пришел на кладбище почти одновременно с Матеем и Миоарой. Его привела сюда узенькая улочка, сохранившая свой прежний вид. Мога узнал бы ее из тысячи других… На этой улочке проживала Нэстица, на этой улочке он впервые поцеловал ее, на этой улочке они распростились в лунную ночь, которую он никогда не забудет… С этой улочки направилось траурное шествие с гробом Нэстицы к кладбищу.

Мога шел, в раздумье опустив голову. Он давно уже не был на могиле Нэстицы, но нашел бы ее с закрытыми глазами. Не знал он о памятнике, который ему предстояло увидеть, не знал, что это произведение двоюродного брата Нэстицы, ставшего скульптором.