При всем при этом крестный щеголял в трусах до колен в трогательный красный горох, но зато в куртке, которую он почему-то не хотел снимать и даже попытался напялить на неё сверху наконец-то выбранную мантию. Мантия, естественно, не натягивалась, и Альбус, вздохнув, снял куртку, явив нам голую (!) старческую грудь. Малфой закашлялся, а я, повернувшись к крестному, прошипел:

— Тебе обязательно нужно было нам этот стриптиз в твоем жалком исполнении показывать?

— А что такого? И вообще, все детали важны!

— Что, даже эти? Какое отношение имеют твои трусы к тому, что произошло?

— А вот меня интересует другое, — Люциус наконец-то смог заговорить, — Вы что, действительно, под мантией ничего не носите?

— Да, а что? — Альбус сверкнул глазами.

— Нет-нет, ничего, просто я не думал, что Вы э… настолько консервативны.

— Ты еще скажи, что не знал, что Альбус — гей, — процедил я злобно, смотря на крестного.

— Что?!

— Люц, не ори. Ты меня оглушил. А что, ты правда не знал? — я удивленно посмотрел на ловящего ртом воздух друга. Все-таки странный он какой-то. Не знает элементарных вещей. Например, то, что Тобиас был магом, к тому же неприлично богатым магом. Не знает, что Альбус — гей. А ведь он этого никогда не скрывал. Один его роман с Гелартом чего стоил. Аб до сих пор плюется. Но, вернемся к просмотру.

Одевшись, Альбус вернул кабинет в приличный вид и, сев за стол, начал сосредоточенно перебирать лежащие перед ним бумаги. Получалось у него плохо. Видимо, крестный не мог сосредоточиться, потому что постоянно срывался на насвистывание. Буквально через минуту он бросил перо и проговорил, обращаясь к новорожденному Фениксу:

— Нужно Севу рассказать.

С этими словами Альбус бодренько выскочил из кабинета, а я в последний момент успел взглянуть на часы.

— И тебя совершенно не кольнуло то, что уже четыре часа утра? — я уже не злился, только недоуменно смотрел на крестного.

Альбус только неопределенно пожал плечами. Виноватым он не выглядел.

Я вновь перевел взгляд на неспешно двигающегося по коридорам Хогвартса директора из воспоминаний.

Спускаясь в подземелье и не дойдя буквально десять метров до моих апартаментов, Альбус не выдержал и принялся напевать, причем на русском языке. При этом он двигался слегка пританцовывая.

— Первым парнем я был во дворе.

Всех девчонок я знал очень близко.

Но ужасно не нравилось мне,

Что меня называют со…

Последнее слово Альбус не договорил, потому что остановился перед дверью, ведущей в мои комнаты, с поднятой рукой, постучать, видимо, хотел. Однако не постучал. Вместо этого он долго прислушивался к звукам, которые, судя по всему, доносились из-за двери. Расслышать какие-то подробности было практически нереально, учитывая толщину стен и самой двери. По виду крестного было видно, что в нем ведут борьбу любопытство и порядочность. Победило любопытство. Альбус, воровато оглянувшись по сторонам, быстро нагнулся и припал ухом к замочной скважине, которая по какому-то недоразумению присутствовала на каждой двери Хогвартса.

Сетовать на неделикатность директора не было ни сил, ни желания. Мы с Люциусом подобрались в обратились в слух.

Из-за закрытой двери тем временем раздавалось.

— А-а-а…, — дикий крик боли ударил по ушам. Рей. Он никогда не кричал, как бы больно ему ни было. Спасибо его ненормальному папаше. Что же там творится? А Рейнард тем временем продолжал кричать. — Отпустите меня! Сев, слезь с меня, мне больно! Уроды, скажите же наконец эти два гребанных слова!

— Люц, заткни ему рот, он меня отвлекает! — как же я все-таки растягиваю слова, когда пьяный.

— Отпустите меня, козлы! Дайте мне спокойно сдохнуть!

— Да что ж ты вырываешься, придурок! Люц, держи ему руки, и заткни его уже чем-нибудь!

— Тише, тише, Рей, сейчас тебе будет не больно. Наверное, тебе будет хорошо. Я понятия не имею, что он хочет с тобой сейчас сделать, но думаю, хуже уже все равно не будет, — Люциус, похоже, старался успокоить отчаянно сопротивлявшегося Мальсибера.

— О-у-у, — голос Рея звучал уже глухо. Видимо, Малфой заткнул ему рот.

– Ты уверен, что делаешь все правильно? – прозвучал голос Люциуса.

– Почему нет? На первый взгляд это не сложнее, чем пентаграмму начертить.

– А, ну если ты это сравниваешь с пентаграммой…

— Да не вертись ты. А то я сейчас тебя вырублю, чтобы не мешал, — буквально прорычал я.

Некоторое время из-за двери больше не раздавалось громких выкриков, лишь фоном шло какое-то бормотание.

Буквально минут через пять воцарилась тишина. Затем раздался бодрый голос Люциуса:

— Рей, ты очнулся? Ну как?

— Мне не больно, — голос Мальсибера звучал как-то удивленно. — Люц, ты был прав, я уже очень давно не чувствовал себя так хорошо.