– Айзек. Айзек, очнись, – похлопал по щекам второго оборотня Стайлз. – Давай, друг, открой свои щенячьи глазки. Без тебя все будет бесполезно, ты должен все сделать сам. Давай же, Айзек! – видимо, последний удар был не простым похлопыванием, так как Лейхи открыл мутные от боли глаза. Черная паутина отравленной крови ветвилась уже по груди, подбираясь к сердцу.

– Айзек, ты все помнишь? – озабоченно спросил Стайлз, стремительно вырисовывая на теле оборотня знаки уже его кровью.

– Давай… быстрей… – эти слова Айзек едва смог выдавить из себя. Его так манила тьма, в которой нет боли и страха, где были его друзья и свобода.

– Ага… – высунув кончик языка, Стайлз старательно разрисовывал уже Питера, дергаясь от каждого звука. Погоня вот-вот должна была подойти к поляне, но время на завершение еще было.

– Все.

– Стайлз, – Питер перехватил занесенную над ним руку с серебряным кинжалом. Именно из-за его добычи на их след встали охотники, но без него завершение было невозможно: оборотни, рожденный и укушенный, готовые лечь на алтарь добровольно, имелись. Друид, пусть и недоучка, также готовый отдать жизнь – был. А вот ритуального кинжала – не было. Но оно того стоило. – Не допусти. Исправь все. Если потребуется убить первым – убей. Даже если это будет Дерек. Кто угодно. Не допусти того, что творится сейчас.

Глядя в безумные голубые глаза, Стайлз серьезно кивнул и резанул по живому телу, соединяя знаки в кровавый узор. И тут же повернулся к Айзеку, повторяя движение. Зачастив речитатив, он сам лег на пень, но с другой стороны, так, что его шея оказалась прямо возле рук оборотней. Стоило только ему замолкнуть, как когти рванули горло, выпуская фонтан крови.

Когда погоня вырвалась на поляну, кровь еще растекалась по поверхности пня, скрывая под собой свидетельства произошедшего, но пульса не было ни у одного из трех тел. Сплюнув на землю, которую не было видно под тонким слоем тумана, один из охотников заметил, «что им без разницы, живой или мертвый, за голову платят все равно». Но пока достали мешки, пока примерились, тонкая пелена тумана внезапно взвилась вверх, глуша все звуки и укутывая все непроницаемой пеленой…

====== Глава 2. ======

Глава 2.

Когда он открыл глаза, то растерялся. В последние годы над его головой чаще нависали какие-то коробки, обрывки проводов или вообще – ветви кустов и деревьев, чем обыкновенный потолок. И вот теперь, немного необыкновенный, но обычный потолок. Бархатно-черная мгла, расцвеченная миллионами созвездий и планет – картой звездного неба. Он с удовольствием разглядывал ее, припоминая, что в детстве у него была такая же, и так же висела на потолке. Так что, просыпаясь, он видел звезды и слышал, как на кухне возится мама, жаря блинчики, сногшибательный аромат которых поднимает с постели не хуже домкрата. Иногда возня была громче, что означало – у папы выходной, и он рядом с мамой, пытается залезть пальцами в кастрюлю с тестом, а мама защищает ее не хуже дракона… Мама? Папа??????

Расслабленную негу сдернуло, будто ее и не было. Подскочив на постели, он кубарем с нее свалился, запутавшись в одеяле. Не обращая на него внимания, мальчик вывалился за дверь, дергаясь всем телом, в попытке избавиться от вредного куска плотной ткани. Чуть не свалившись с лестницы, он ввалился в залитую утренним светом кухню и увидел изумленные глаза родителей, смотревших на него с любовью и растерянностью: пышные каштановые волосы мамы были забраны в хвост смешной резинкой, на бледном, чуть осунувшемся лице было несколько родинок; папа так и замер с поднятым вверх пальцем, по которому стекало тесто…

Это стало последней каплей. Разрыдавшись так, что перестало хватать дыхания, мальчик уткнулся лицом в мамин фартук и вцепился в нее мертвой хваткой. Растерянный отец едва догадался выключить газ под сковородкой прежде, чем сгрести ребенка в охапку вместе с женой, не обращая внимания, что пачкает тестом все, до чего дотрагивается.

– Ну же, малыш, что такое? Что случилось? Тебя кто-то напугал? Стайлз, не молчи! Поговори с нами!

Оставив жену с по-прежнему рыдающим сыном на кухне, помощник шерифа Бикон-Хиллз, Джон Стилински в три прыжка преодолел лестницу и ворвался в комнату Стайлза. Быстрый взгляд по сторонам показал, что всё было в норме. Под кроватью лежали несколько носков, комикс, плотный ком чего-то непонятного и все. Под окном лежал забытый вчера мяч и никаких посторонних следов. Снова ворвавшись на кухню, Джон опять обнял супругу и сына и принялся укачивать обоих, бормоча невнятные нежности. Наконец, душераздирающие рыдания потихоньку начали стихать и удалось разобрать бормотание:

– Вы умерли, умерли, я не хотел, а вы умерли…

Потребовался почти час, чтобы успокоить ребенка. Джон и Клаудия сошлись на том, что сыну приснился кошмар. Ничем другим объяснить его бормотания о том, что «они умерли» было невозможно. Так что, безоблачное утро было изрядно подпорчено детской истерикой, но потом все пошло на лад. Блинчики были дожарены, ребенок – умыт и одет, муж – получил свою дозу возмущения и так же был отправлен переодеваться. После завтрака, изредка разбавляемого шмыганьем носа и икотой, было принято решение пойти в парк.

Кто бы или что бы ни напугало Стайлза, было весьма серьезным – этот неугомонный ребенок, способный свести с ума любого, сегодня был удивительно тих и неподвижен. Он помахал рукой Скотту, встреченному в парке с мамой, но даже не подумал отцепиться от родителей, прилипнув к ним, как маленькая обезьянка. И вернувшись домой, Стайлз также продолжил держать взрослых в поле своего зрения, начиная нервно ерзать и оглядываться, стоило кому-то из родителей выйти из комнаты.

Ночью Стайлз робко возник на пороге родительской спальни – его трясло от жесточайшего нервного озноба, и отправить его в свою собственную комнату у взрослых и мысли не возникло. Слишком серьезным потрясением для детской психики стал ночной кошмар, и оставить его сейчас в одиночестве было слишком жестоко.