– Папа, я обещаю тебе, что постараюсь… очень-очень постараюсь никогда больше тебя не разочаровывать, – Стайлзу было очень страшно. Сейчас он самым откровенным образом лгал отцу, глядя прямо ему в глаза. Но позволить пойти истории по тому же пути, что в прошлом, не мог. Однако сейчас должно быть полегче. Осталось всего три дела, которые он должен будет сделать, а потом… потом он будет жить так, как мечтал прожить ребенком: играть с друзьями, представлять себя Бэтменом, выпрашивать у мамы вкусненькое и помогать отцу, примеряя на себя звезду шерифа. Никаких тайн про оборотней, никакого укуса для Скотта, канимы, стаи альф, дарака, Ногицунэ, берсерков, охотников и правительства… Школа, выпускной, Дерек, колледж, Дерек, дом, любимая работа, может быть, даже их с Дереком ребенок…

Джон опустил глаза, разжал руки и тяжело встал с кровати. Он был не только хорошим мужем и отцом. Он был еще и хорошим шерифом. А его восьмилетний сын только что солгал ему.

– Ты мне пообещал, Стайлз. Ты только что дал мне слово, что больше не обманешь меня. И я тебе поверю. Сейчас. Но запомни, сын: если ты мне солжешь, и я говорю не про то, как ты прогуливаешь школу ради девочки или парня, ты понял, что я имею в виду, не так ли? Так вот, один такой случай, и перестану тебе верить. Я буду любить тебя, защищать, оберегать, как могу. Но доверять тебе я уже не буду.

Оставив Стайлза сидеть на постели и смотреть ему вслед широко распахнутыми глазами, Джон спустился на кухню и сделал то, чего клялся себе не делать ни за что: он достал из заначки бутылку виски и щедро плеснул в стакан. Алкоголь не решит проблем, не избавит от черных мыслей, не подскажет, что делать с чересчур умным сыном, но зато подарит забытье хотя бы на пару часов. Такое сладкое и желанное ничто, где можно ни о чем не думать и ничего не решать. Достаточно взять стакан в руки и выпить, а потом налить себе еще.

Уже поднеся стакан к губам, Джон едва успел поставить его на стол, когда сбоку в него врезалось тело его сына, который едва не захлебывался слезами и словами. Подхватив ребенка на руки, мужчина поторопился выйти с кухни в гостиную: ему не хотелось привлекать внимание к бутылке. Усадив Стайлза на колени и укутав в плед, постоянно лежащий на диване, он принялся слегка покачивать мальчика, крепко обнимая и внимательно выслушивая бессвязный поток речи о том, как его маленькому сыну было страшно, плохо и одиноко. Как Стайлз боялся, что не сумеет найти лекарство, что опоздает, что ничего не получиться, и мама умрет. И как они тогда без нее? Что они будут делать, как жить?

Прошло почти полчаса прежде, чем плач перешел во всхлипы, а затем в редкие судорожные вздохи. Наплевав на все, Джон растянулся на диване, уложив уснувшего Стайлза на себя, и закрыл глаза, вслушиваясь в тишину родного дома, который будто тосковал каждой вещицей по своей хозяйке. Дав безмолвное обещание самому себе, что сделает все возможное, чтобы она вернулась, Джон провалился в душную черноту без сновидений. Он слишком устал, чтобы продолжать о чем-то думать и что-то решать…

Утром о вчерашнем решении пришлось пожалеть: голова гудела, спина ныла, а руки, на которой удобно устроился Стайлз, скатившийся ночью отцу под бок, будто вообще не было, настолько она онемела.

С тяжким кряхтеньем Джон с трудом встал с дивана и начал крутить головой из стороны в сторону, даже со страхом вслушиваясь в те скрипы и хрусты, что издавало затекшее тело. До подъема в школу было еще два часа, поэтому Джон осторожно поднял Стайлза на руки и перенес его на второй этаж – пусть хотя бы это время поспит в удобной постели, а не как придется. Сам он надеялся, что после контрастного душа сумеет прийти в норму и избавиться от послевкусия вчерашнего разговора. Сейчас, при сумрачном свете раннего осеннего утра казалось, что вчера он переборщил. Да, его сын удивительно умный, сообразительный, хитрый и активный ребенок. Но в том-то и дело – ребенок. Которому всего восемь лет. А он повел себя с ним как с матерым преступником. Неудивительно, что у Стайлза вчера началась истерика. Удивительно, что дело не дошло до панической атаки. Хорош отец: вместо того, чтобы успокаивать ребенка, который с ума сходил от страха, схватился за бутылку! От последней мысли Джона вообще передернуло. Он должен быть примером и опорой своему ребенку, а вместо этого ведет себя как один из тех ублюдков, которых шериф задерживает за издевательства над своими детьми.

Мстительно выкрутив кран холодной воды до отказа, Джон вытерпел две минуты ледяного душа и быстро растерся полотенцем, с облегчением чувствуя, как быстрее заструилась кровь в жилах, а ночной дурман растворяется тем больше, чем яснее становится ум.

К тому моменту, как зазвонил будильник Стайлза, по дому уже плыл одуряющий запах блинчиков, которые успел напечь Джон. Стайлз даже запнулся на пороге: он давно не видел отца настолько энергичным и бодрым. Подтянутый, гладко выбритый, уже одетый в свою форму, с глазами, полными искристого лукавства – как-то сразу понималось, за что такая красивая женщина, как Клаудия, полюбила тогда еще курсанта Полицейской Академии.

– Сын? Не стой, садись за стол и ешь, пока не остыло, – в полных тепла серых глазах не было ни намека на вчерашнюю тьму. – Я сам отвезу тебя в школу, а потом поеду в больницу.

– К маме? Она согласиться? Ты же ей все-все расскажешь? И обязательно скажешь, чтобы она согласилась? Может, я лучше с тобой поеду, сам ей все расскажу? А если она тебе не поверит?

Джон с трудом смог встрять в пулеметной скорости монолог сына.

– Стайлз! Ешь. Я поеду в больницу один, без тебя. Мне все, что требуется, вчера сказала Талия. И я вполне в состоянии пересказать детали сам. Тем более, что чуть позже обещала подъехать сама и ответить на все вопросы мамы. Поверь, ты уже сделал все, что мог. Теперь нам остается только ждать и надеяться. А это намного больше, чем у нас было – до вчерашнего вечера мы могли только ждать без надежды. Не порть то, что есть. Езжай в школу, а потом можешь заехать к маме – она сама тебе все скажет. Договорились?