Лишь теперь стало очевидно, что зондажные беседы о разделе сфер влияния между Молотовым и Шуленбур-гом в феврале — марте 1941 года отражали не только попытку Гитлера ввести Сталина в заблуждение и застать его врасплох внезапной атакой, но и колебания немецкой верхушки по вопросу о войне с СССР до победы над Англией. Получаемая ИНО НКВД информация и дезинформация от Латыша, агента гестапо,· отражали эти колебания. Именно поэтому даже наши источники, сообщая о решении Гитлера напасть на СССР, вместе с тем, как видно из донесений А. Харнака, X. Шульце-Бойзена, а также жены видного германского дипломата, близкого к Риббентропу, по кличке Юна, в сентябре 1940 — мае 1941 годов «не ручались за достоверность полученных данных» и со ссылками на Геринга увязывали в той или иной мере предстоящую агрессию Гитлера против СССР с достижением договоренности с англичанами о примирении.

Озабоченное поступающей информацией о подготовке Германии к войне с Советским Союзом, руководство разведки НКВД еще в феврале 1941 года открыло так называемое литерное дело «Затея», в котором концентрировалась вся информация об угрозе немецкого нападения. Однако это нападение, согласно подавляющему большинству поступавших данных, предсказывалось на конец весны 1941 года. Прогноз не сбылся отчасти в силу нападения немцев на Югославию в апреле 1941 года и отчасти в силу просчетов в завершении сроков перевозок войск и техники к границам СССР. Это, однако, породило иллюзии, что войны все же удастся избежать, ибо сведения о нападении немцев весной не нашли подтверждения.

К сожалению, правильный вывод об очевидной подготовке к войне на основе поступавшей информации увязывался в отчетных материалах с гипотетическими результатами якобы предстоящих германо-советских переговоров на высшем уровне по территориальным вопросам. Трудно судить, насколько в действительности Гитлер всерьез думал договориться со Сталиным. Но НКВД располагал данными, что Риббентроп последовательно, вплоть до окончательного решения Гитлера, выступал против войны с Россией, во всяком случае, до момента урегулирования англо-германского военного противостояния.

Чтобы оттянуть войну, было решено создать для Гитлера реальную перспективу Балканского фронта. Разведывательное управление Генштаба (Голиков и Мильштейн) и ИНО НКВД (Зарубин и Алахвердов) организовали государственный переворот в Белграде, где к власти пришло ориентировавшееся на Россию правительство. В организации переворота видную роль сыграл наш агент, посол Югославии в СССР в 1941 году Милан Гаврилович.

К сожалению, наша разведка, как военная, так и политическая, перехватив данные о сроках нападения и правильно определив неизбежность близкой войны, не вскрыла расчеты гитлеровского командования на стратегию «блицкрига» в этой войне. Это была роковая ошибка, ибо ставка на «блицкриг» указывала на то, что немцы планировали свое нападение независимо от завершения войны с Англией.

Крупным недостатком нашей разведывательной работы была и слабая постановка анализа поступавшей агентурным путем информации. Знаменательно, что только в ходе войны и в Разведупре и в НКВД были созданы в системе разведуправлений отделы по постоянной оценке и обработке разведывательной информации, поступавшей из зарубежных источников.

Нельзя не сказать и еще об одном эпизоде. Речь идет о мнимой причастности немецкой разведки к сталинской расправе над . Н. Тухачевским и другими видными военачальниками в 1937 году. Несмотря на очевидный ущерб для Красной Армии этой сталинской акции, мой отец со всей ответственностью утверждал, что причастность немецкой разведки к компрометации Тухачевского базируется лишь на слухах и амбициозных претензиях Шелленберга. Отец, как известно, был непосредственным куратором немецкого направления наших разведорганов в 1939–1945 годах, и он знал, что НКВД никакими материалами о подозрительных связях Тухачевского с немецким командованием, за исключением, выбитых на следствии показаний, не располагал. Сталину также никто не направлял материалов о Тухачевском по линии зарубежной разведки НКВД. Резидент разведки НКВД в 1937–1938 годах в Праге П. Зубов вместе с послом С. С. Александровским сообщали Сталину, в МИД и в НКВД одобрение Э. Бенешем «ликвидации заговора Тухачевского» уже после его казни. При этом Бенеш выражал сожаление, что не довел вовремя до сведения Сталина поступившие от чешской разведки в Берлине слухи о якобы пронемецких симпатиях Тухачевского, когда тот еще возглавлял штаб Красной Армии в 1925–1928 годах.

В архиве Сталина также обнаружены, но особенно не популяризируются данные о том, что так называемые компрометирующие материалы об амбициях Тухачевского, поступившие из-за рубежа, были не чем иным, как выдержками из материалов зарубежной прессы. Они направлялись в ЦК ВКП(б) советскими посольствами и корреспондентами ТАСС. Миф о причастности немецкой разведки к расправе Сталина над Тухачевским был запущен впервые в 1939 году перебежчиком В. Кривиц-ким, бывшим офицером Разведупра Красной Армии, в книге «Я был агентом Сталина». Кривицкий ссылается при этом на белого генерала Н В. Скоблина, видного агента ИНО НКВД в среде белой эмиграции. Скоблин, по словам Кривицкого, якобы был двойником, работав-щим на немецкую разведку. В действительности Скоблин двойником не был. Его агентурное дело полностью опровергает эту версию. Жена Скоблина, известная певица Надежда Плевицкая, помогавшая ему, погибла в тюрьме в Страсбурге, когда Франция уже была оккупирована немцами. Вовсе не немцы помогли исчезновению Скоблина из Франции в 1937 году. Руководитель Русской военной организации в эмиграции Миллер был действительно захвачен на его квартире в Париже и вывезен в СССР в сентябре 1937 года. Скоблин же был вывезен нами самолетом в Барселону, где погиб при немецкой бомбардировке.

Миф, который пустил гулять по миру Кривицкий, ставший в эмиграции психически неустойчивым человеком, позднее использовал Шелленберг в своих мемуарах, приписав себе заслугу в деле Тухачевского, который, однако, стал прежде всего, по глубокому убеждению моего отца, жертвой борьбы за власть в советском военном руководстве. Как говорили отцу в годы войны Л. П. Берия и В. С. Абакумов, Тухачевский «стал врагом» прежде всего потому, что осмелился поставить вопрос о смене военного руководства, а именно К. Е. Ворошилова — члена Политбюро, что свидетельствовало о том, что «он мог создать потенциально независимую от правительства военную силу», могущую стать угрозой для тогдашнего правящего режима.

Репрессии 1937–1938 годов в армии и НКВД приучили высшее советское командование не выступать с инициативами кардинального характера, затрагивавшими политические интересы государства или расстановку сил в руководстве. Задача была предельно простой — только докладывать информацию.

16 июня 1941 года, принимая Меркулова — наркома госбезопасности и Фитина — начальника Разведуправления НКВД, Сталин грубо оборвал их, наложив нецензурную резолюцию на донесении о близкой войне. Однако в тот же день Берия, непосредственный начальник Меркулова, ссылаясь на указания Сталина, отдал моему отцу приказ о формировании Особой группы при наркоме как специального органа разведывательно-диверсионных операций на случай начала войны.