– Итак! – начал свою лекцию доктор Зиновьев. – Почему я утверждаю, что его отравили? Потому что он умер! Я убедился в этом, вскрыв грудную клетку и вырвав ему сердце.

Зиновьев хитро посмотрел на меня, ожидая реакции, но я был уже хорошо знаком с его странной манерой шутить, так что не отреагировал.

– Павел Семенович! – сказал я. – Когда же вы повзрослеете?

Он ухмыльнулся в черную бороду и похлопал себя по лысине:

– Когда вот тут снова вырастут волосы, Владимир Алексеевич!

Я махнул рукой.

– Ну ладно, если серьезно, поступил он уже мертвым. С сопроводительной запиской нашего с вами старого знакомца Архипова Захара Борисовича. Он не смог меня найти и поэтому пригласил на осмотр места происшествия другого полицейского медика. Тот и зафиксировал смерть от отравления неизвестным веществом.

– Почему именно отравления?

– По симптомам агонии, Владимир Алексеевич. Мы, полицейские медики, в отличие от вас, литераторов, ничего не придумываем, а основываемся на строго медицинских фактах. Естественно, я первым делом взял образцы тканей желудка, его содержимого и печени и проверил их на аппарате Марша – довольно простая химическая реакция с добавлением серной кислоты, при которой выделяется водород. Проходя по стеклянной трубке, он выпадает черными пятнышками. Так вот, мышьяка я не обнаружил. О чем это говорит?

– О чем? – спросил я.

– Отравление мышьяком – явление распространенное. Я бы сказал, мышьяк – это лучший друг самоубийц, ревнивцев и наследников. Если травят мышьяком, можно смело квалифицировать убийство как бытовое или связанное с наследством. Но тут другой случай. Судя по всему, наш дорогой гость был отравлен с помощью растительного алкалоида. – Зиновьев откинул простыню и обнажил тело цвета старой слоновой кости со вздутым животом, разрезанное и сшитое грубо прямо посредине. – Трупные пятна обильные, синюшно-красные, цианоз слизистых оболочек. При вскрытии – венозное полнокровие внутренних органов и… Ну, не важно! Произойди это лет пятьдесят назад, я бы стоял тут и смотрел на тело как баран на новые ворота. Потому что способов определить наличие яда в организме просто не было!

– Но теперь-то они есть! – спросил я.

– Есть, слава богу, – кивнул Зиновьев. – Есть!

Он достал баночку с мутной жидкостью из кармана халата.

– Тут главное – действовать быстро, пока алкалоид не испарился. Видите ли, растительные алкалоиды, которые разные умные люди выделяют, соответственно, из растений, являются органическими веществами. И они растворяются в воде. В отличие от тканей человеческого тела. Мы, дорогой Владимир Алексеевич, не растворимы ни в воде, ни в спирте, и это очень хорошо, иначе многие из нас уже давным-давно бы растворились. – Он хохотнул и поболтал жидкостью в баночке. – Так что я взял ткани желудка, хорошенько размельчил их и смешал со спиртом, в который добавил синильную кислоту. Подкисленный спирт соединился с остатками алкалоида и стек при фильтровании. Так я проделал несколько раз, пока не получил жидкость, свободную от частиц желудка.

– Ну, – сказал я, указав на баночку, – она не выглядит чистой.

Зиновьев уставился на нее, а потом спрятал в карман.

– Это остатки первоначальной взвеси, – сообщил он, – отложены про запас, если потребуется контрольный анализ.

Из другого кармана он достал небольшую пробирку, заткнутую хорошо притертой пробкой:

– Вот. Пойдем обратно в кабинет.

Он накинул простыню на лицо покойника и повел меня к себе. Там, усевшись за стол, Павел Семенович подтянул к себе микроскоп, достал из упаковки лабораторное стекло и пипеткой перенес на него каплю из пробирки. Поместив стекло под трубу микроскопа, он зажег настольную лампу.

– Идите сюда, Владимир Алексеевич, взгляните!

Я подошел и уставился одним глазом в окуляр микроскопа.

– Что вы видите?

– Ничего.

– Подкрутите колесико настройки, может, у вас зрение не очень?

– Пока не жалуюсь, – проворчал я, но колесико покрутил. Правда, ни к чему новому это не привело, о чем я и сообщил доктору Зиновьеву.

– А теперь смотрите! – театральным голосом провозгласил доктор. – Я уже провел необходимые опыты с разнообразными реактивами. И сейчас просто капну нужный.

Он взял с края стола небольшой темного стекла пузырек, открыл его, вооружился новой, стерильной пипеткой и капнул на лабораторное стекло.

– Это концентрированная азотная кислота. Смотрите теперь!

Я опять приложился к окуляру.

– Покраснело!

Жидкость под микроскопом действительно стала красной, с переходами в оранжевый цвет.

– Вуаля! – кивнул Зиновьев. – Что и требовалось доказать. Теперь берем таблицы цветовых реакций… Ну. Мы их не будем брать, потому что я это уже проделал. И смотрим, кто дает реакцию покраснения при воздействии азотной кислотой?

– Кто?

– Морфин!

– Морфин… – задумался я. – Доктор, а может, покойный был простым морфинистом? И ваша реакция подтвердила только наличие морфия, который он мог принимать из-за зависимости?

– Нет, мой друг, – покачал головой доктор. – Судя по реакции, у него в организме не менее восьмушки золотника морфина, или полграмма, а это – смертельная доза. Прибавьте к этому то, что я рассказывал вам про трупные пятна и венозное полнокровие в сочетании с другими факторами, и – никаких сомнений – острое отравление морфином. Даже если он был морфинистом, то умер не от своей обычной дозы, а от смертельного количества этой отравы.