– Сюда его!
– приказал из-под стола Хольг.
– Тащи Муниса!

Кот подцепил Кушнафа за свернутый и прихваченный хлястиком воротник старой куртки, с трудом, при помощи Родригес утянул в мертвую зону. Худой ливиец словно прибавил пару десятков килограммов и оставлял за собой густой карминовый след.

– Пулемета нет, пулемета нет, - бормотал, как в лихорадке, украинский пулеметчик Кот. Руки его при этом жили отдельной жизнью, четко и быстро срывая пуговицы, раскрывая раны на груди ливийца.
– А как пригодился бы!

– Пакет у меня в кармане, достань!
– бросил Кот девушке, стараясь зажать пулевые отверстия. Красная пенящаяся кровь обильно проступила у него меж пальцев.

– Поздно, - зло ответила она.
– Он отходит.

Кот хотел было сказать что-то выразительное и бранное, однако бросил косой взгляд на Муниса и осекся. Ливиец действительно умирал. Вернее было странно, что до сих пор еще не умер. Очень мягкие французские пули «Gras» старого образца обладали слабым пробивным действием, но попадая в мишень, действовали не хуже знаменитых «дум-думов». За то и были выбраны английскими оружейниками, которые искали максимально разрушительный боеприпас против аэропланов. Кушнаф получил две пули в грудь, и жить ему оставалось от силы пару минут.

– Плохо, - неожиданно четко выговорил умирающий, слова его сдували с губ легкую розовую пену, которой истекали размолотые «грасами» легкие.

– Держись, дружище, - пробормотал Кот, держа Муниса за холодеющую ладонь.
– Держись, поможем...

Не то, чтобы пулеметчик считал ливийца другом или питал какие-то особые чувства к временному напарнику (у наемников все связи временные, даже те, что длятся годами). Просто... Наверное, Кот и в самом деле не смог бы точно выразить свои мысли. Умирать плохо и страшно. Помоги ближнему чуть полегче отойти в мир иной, и может в следующий раз чья-то рука сожмет твою, забирая часть предсмертного ужаса и безнадеги. Больше пулеметчик ничего не сказал.

– Хотел... свой игорный столик... с нардами... и картами, - медленно, раздельно выговорил Мунис.
– Почти накопил...

Последние слова вырвались с протяжным выдохом и шипением. Взгляд остекленел и замер, совсем как у кардинальского секретаря Франца. Кушнаф был мертв.

Гильермо скорчился в самом дальнем углу, завернувшись в плащ-тогу, как палатку или саван. Араб сослужил монаху неплохую службу, сам того не желая - когда началась стрельба, мудрый восточный человек сразу кинулся в укрытие, невольно увлекая за собой переодеваемого клиента. Лишь поэтому Боскэ не получил вторую пулю и вообще оказался вне зоны видимости снайпера. Сам же араб сбежал через черный ход, впрочем недалеко, судя по коротким и близким очередям пистолетов-пулеметов. Его малолетний помощник залез в шкаф и закрылся изнутри

– Все, помер, - констатировал украинец, приваливаясь к стене и отряхивая с пальцев красные капли.

Хольг проскрипел что-то резкое и быстрое на непонятном языке. Это не было командой, поскольку никто не отреагировал, скорее просто энергичное ругательство. Гильермо молча и неотрывно смотрел на двух мертвецов, что лежали в мелких частых лужицах красной жидкости. Нельзя сказать, что зрелище было совсем уж ему чуждо, все-таки ранее уже состоялось «приключение» в отеле с перестрелкой и трупами. Однако тогда все случилось слишком быстро и сумбурно. А сейчас наоборот - Господь как будто старался показать как можно нагляднее, что такое убийство во всем его отвратительном естестве.

«Это кровь», - прошептал голос на задворках сознания.
– «Настоящая кровь. И настоящие мертвые люди. Минуту назад они были живы, ходили, разговаривали. Каждый из них был вместилищем Божьей искры и целой вселенной. А теперь они лежат бездыханной плотью. Потому что они убиты. Насмерть. Навсегда.»

Максвелл укрылся за стойкой, хорошей, прочной и солидной. Защелкал чем-то увесисто-железным.

Гильермо, не отрываясь, смотрел на бледное лицо Франца. Единственного человека, который заботился о нем в этих страшных краях и вообще связывал с прежним миром.

– Кот, назад и глянь, кто там нас пасет!
– Хольг справился с растерянностью и начал раздавать четкие, быстрые указания.

– Ползи вдоль стены, под столами. Чжу...

Хольг досадливо цыкнул зубом, понимая, что от китайского радиста толку сейчас нет. Так же, как и от негров. Аскари были неплохи в подготовленной засаде или когда нужно было задавить противника, поливая его очередями, не жалея пуль. Но здесь - почти бесполезны.

– Голову ниже, не высовывайся, - ограничился он. Посмотрел на Родригес. Та молча кивнула, сжимая обеими руками старый верный револьвер. В этом коротком жесте и холодном взгляде фюрер прочитал готовность исполнить любое указание. Хольг скрипнул зубами, подумав, что сам же продал все серьезное вооружение, оставив только пистолеты. Теперь ганза осталась с ручными плевалками против пулемета.

С тыльной стороны дома снова раздалась стрельба, пули колотились в кирпичные стены с глухим стуком. Щелкнул замок, из-за полуоборванной портьеры высунулась темная, смуглая физиономия Кота с длинными обвислыми усами и дорожками пота.

– Не пройдем, - исчерпывающе рапортовал боец.
– Два ствола, самое меньшее, бьют часто и по очереди. Хорошо бьют.

– Морды видел? Сальваторцы?

– Нет, азиаты. Один точно.

При этих словах Чжу сжался в клубок, прижимаясь подбородком к коленями, закрывая ладонями затылок и шею. Максвелл вытянул ногу и осторожно подгреб к себе дамское зеркальце в черепаховой оправе. Зеркало разбилось при падении с витрины, однако в овальной раме еще оставался хороший кусок. Кирнан высунул краешек зеркала из-за стойки, ловя отражение врагов.