— С Хованским я знаком заочно. Не знаю, придется ли нам встретиться? Время военное, все, как говорится, под Богом ходим, но надеюсь, что на обратном пути из Локотя вы зайдете в соседний двор. Вон видите то большое дерево?

— Этот вяз? — глянул в окно Граков.

— Да. Под ним с этой стороны будет зарыта жестяная коробка. Я надеюсь к тому времени получить для Хованского ответ из Центра. Учтите, у нас тут назревают события. По возвращении будьте предельно осторожны. Немцы рвут и мечут, расстреляли детей Миная Швырева, действуют подкупами, угрозами, провокациями. Совсем в зверей превратились! Рыщут, стараются найти тех, кто казнил заместителя бургомистра. Подозревают Алексея Денисенко… Дядю Ксении Сергеевны, профессора Леонида Евгеньевича… На Орловщине держите ушки на макушке и передайте привет Чегодову. Он связан с нужными людьми — вам поможет. Вот для него письмецо. А теперь поподробнее о белградских делах.

— Добро, — принимая малюсенький бумажный шарик и пряча его в карман, кивнул головой Граков и принялся за рассказ…

Вдруг вбежал без стука Денисенко. Запыхавшись от быстрого бега, с трудом переведя дух, выпалил:

— Арестованы Леонид Евгеньевич Околов и его жена. А Владимир Брандт вроде при смерти…

— Ну что же, в Витебске останется еще один Брандт! — хмуро предупредил Боярский. Потом огорченно покачал головой и, не выдав ни единым движением своего волнения, сухо произнес: — Эх, Леонид Евгеньевич, Леонид Евгеньевич! Предупреждал же, поменьше болтать! Что теперь сделаешь? — И уставился в окно. — Теперь вам, Алексей, с Ксенией Сергеевной и Любой Леоновой придется быстренько сматываться из города. Надо захватить и полковника Тищенко, да и вы, Граков, лучше уезжайте подобру-поздорову… Тут такое начнется! Немцы не идиоты. Докопаются. Особенно после смерти Вилли Брандта!…

— Но, Яков Иванович…

— Без всяких «но»! — строго прервал Денисенко Боярский. — Максимум через неделю чтоб и духа вашего здесь не было! А с третьим Брандтом мы уже разделаемся сами.

— Да, унд дер дритте Брандт верде аух фебрант! — скаламбурил Граков.

— Что? — не понял Боярский.

— Чтоб сгорел и третий Брандт, — пояснил Граков.

— Яков Иванович, — не унимался Денисенко, — я знаю и Дольфа, и Бременкампфа как облупленных: они, прежде чем брать, будут по крайней мере месяц устанавливать наши «подпольные связи». Тем более в субботу предстоит «операция» с Игнатом, а Дроздовская клянется и божится, что не скажет ни слова. Понимает, чем это пахнет!

Боярский ничего не ответил, но видно было, что решение его твердо.

— Ну что ж, Александр Павлович, ни пуха ни пера вам! Очень, очень рад, что среди белоэмигрантов есть такие люди, как вы… — И крепко обнял Гракова.

Арест Леонида Евгеньевича Околова спутал Бременкампфу и Дольфу карты. Сначала профессор, близоруко щурясь, то и дело снимая и протирая очки, недоуменно пожимал плечами и уверял, что ни о чем не имеет понятия; но когда принялись его бить, профессор тут же «признался», что вытащил у пьяного заместителя бургомистра ключ из кармана, сделал слепок и передал высокому мужчине, настоящему великану, широкоплечему большеголовому человеку с пронзительными глазами, как он полагает, командиру партизанского отряда «батьке Минаю».

— Какого дьявола ты это сделал? — рявкнул Дольф.

— В тот вечер, когда они пили, ко мне подошел на улице человек в маске, по фигуре и жестам напоминавший переводчика вашего отдела СД Куницына. Но я не уверен. И, пригрозив пистолетом, потребовал зайти к Кабановым, взять из пальто Лео Брандта ключ и сделать слепок… и сунул мне в руки воск…

Этой же ночью арестовали Куницына, но у него было неопровержимое алиби…

В течение нескольких дней Околов изменял свои показания, все больше запутывая следствие. Через неделю никто из допрашивающих уже не понимал профессора.

Бременкампф и Дольф поняли, что этот с виду слабый русский интеллигент силен духом и умом, тянет время, надеясь на заступничество своего племянника, начальника «Зондерштаба Р» Смоленска.

Действительно, вскоре пришел запрос из Варшавы.

— Сообщите в Варшаву, особо не вдаваясь в подробности, что Евгений Околов расстрелян, — приказал Бременкампф.

А на Марковщине произошли новые события: умер Вилли Брандт. В то же утро под мостом был обнаружен труп сторожа Игната и, наконец, исчез полковник Тищенко.

Дольф осмотрел место убийства служителя больницы Игната: тот лежал, раскинув руки, в груди торчал немецкий штык-нож; за ворот заткнута записка: «Каждому предателю — смерть!»

Врачи и медсестры на Марковщине уверяли, что понятия не имеют об убийстве сторожа. А о полковнике Тищенко давали разноречивые ответы: одни клялись, что такого вовсе не знают, другие — будто живет он в городе и является на костылях только на перевязку, третьи — будто пришла немецкая машина и его увезли… Но самым подозрительным был ответ врача, Ксении Сергеевны Околовой:

— Ей-богу, господин обер-лейтенант, я просто не помню, о ком идет речь! Каждый день через мои руки проходят десятки лиц… Тищенко? Фамилия знакомая, но я смутно себе его представляю. И зачем калека вам понадобился?

— Черт возьми, мадам, нас интересует этот полковник и его политическая позиция. Мы ведь с вами уже вели разговор о господине Тищенко, — улыбаясь и пристально всматриваясь, какова будет реакция, сказал Дольф.

— Все они для меня больные, и только, будь это маршал или рядовой боец.