Все произошло в один миг, да и не могло произойти иначе. Маска перешла из одной школьной сумки в другую. Это была великолепная маска с большой бородой. Кто бы ее ни примерил, даже если бы это был исхудавший от недоедания актер-неудачник, он стал бы величественным, как король Лир или по крайней мере как пират, привлекая к себе внимание и вызывая восторг окружающих. Но в душе ученика второго класса народной школы возникло более скромное желание: эта маска пригодится ему к празднику пурим. Раскрывая сумку своего однокашника Йигала, он изрядно трусил, но от задуманного не отступил. «Носится с бородой, как дурень с писаной торбой… Подумаешь, воображала, хочет переодеться Мордехаем [14] . Вот заберу бороду, пусть взбесится! Раз-два — и бороды уже нет!» На последней перемене он стащил маску так ловко, что никто этого не заметил, а жгучее счастье, смешанное с боязнью, попеременно то сжимало, то отпускало сердечко маленького вора.

Когда старший государственный инспектор Йехезкель Гольдштейн вернулся с работы, его шумно встретил младший сын, который торжественно размахивал бородой, выставляя ее на всеобщее обозрение.

— Откуда у тебя эта борода? — удивленно спросил Йехезкель.

— Я нашел ее, папа… нашел… на улице Маппу… возле киоска… она лежала возле киоска! — говорил Йоси не переводя дыхания и вдобавок к этой выдумке наплел еще несколько историй.

Вечерняя дискуссия, какую маску следует надеть Йоси на празднике пурим, прошла бурно. С первой минуты совершенно четко наметились два лагеря. Каждый с жаром отстаивал свою правоту. Лагерь Йоси, к которому примыкали мама и бабушка, был за переодевание Йоси в пирата. Например, в такого, какого недавно видели в фильме «Пират», — одноглазого, безногого, с отсеченной наполовину рукой. Противоположный лагерь состоял из одного человека — отца. Старший государственный инспектор хотел увидеть своего сына в облике «учителя нашего Моше» [15] , со скрижалями, где начертаны десять заповедей. Борода прекрасно подходит для этой роли! Отец оказался в меньшинстве, но в силу веских моральных и идейных доводов вышел в споре победителем. И семейный совет решил Йоси переоденется Моисеем и будет держать в руках скрижали с десятью заповедями.

Не все в мире решается в один миг. Бывает так, что всякая новая минута порождает противоположные мысли и чувства, но бывает, что порождает она и одинаковые. Эти чувства и мысли идут проложенным путем, с большой силой сталкиваются друг с другом — и тогда только возникает окончательное решение.

Так случилось и с Йоси. Страх проник в его сердце. Борода неотступно преследовала его. Борода появилась даже во сне, и это было самым страшным. Борода начала разговаривать и даже подражала голосу Йигала: «Верни меня в сумку, пожалуйста. Что я буду делать в пурим, если не буду Мордехаем?.. Безбородым?»

Йоси возненавидел бороду. Когда утром в день праздника бабушка начала приклеивать бороду к остроконечному и гладкому подбородку Йоси, он не выдержал и расплакался.

А плакать в самый веселый праздник просто нельзя! Все начали спрашивать о причине слез и утешать его. Мальчик вначале не унимался и отказывался раскрыть свою тайну. Но спустя пять минут он признался.

— Я стащил эту бороду у Йигала, — сказал Йоси, рыдая.

Вся семья была ошеломлена этим признанием. Первым очнулся от замешательства Йехезкель. Ему хотелось залепить сыну пощечину, но что-то удержало его. А Йоси не переставал плакать.

— Ладно, вернешь ему бороду! — сказала бабушка, пытаясь его успокоить.

— Чепуха! — тут же возразила госпожа Гольдштейн. — Потом вся школа станет злословить: «Йоси Гольдштейн — вор… Сын Йехезкеля Гольдштейна — вор!»

— Не суетитесь вы обе! — решительно и злобно заявил Йехезкель, усевшись на стул. Следует заметить, что государственный инспектор обладал особым качеством: он лучше всего думал сидя. Ведь стул как бы придает сидящему особую уверенность, которая проникает в самые сокровенные тайники сердца и формулирует каждое умозаключение.

Но тот факт, что Йехезкель сидел на стуле, — вовсе не отражался на его лице, оно было словно закрыто простыней. И это тоже было особенностью старшего государственного чиновника. Зачем широкой публике знать, что у него на душе? Разве мало людей, которые читают его отчеты, отчеты государственного инспектора? Высшие государственные чиновники тоже волнуются, но вида они не подают! На самом деле, представьте себе на одну минуту, что станет с государством, если из-за всякого проступка или небольшой провинности человек, облеченный саном государственного инспектора, станет лезть из кожи вон? Спокойствие — черта, неизменно сопровождающая душевное равновесие. И в данную минуту драгоценные преимущества этого качества не замедлили сказаться.

Йехезкель встал с места и изрек:

— Йоси! Перестань реветь!.. Мы с тобой пойдем в ВИЦО. [16] Там будет и «атомный капитан».

Уж кто-кто, а пана знает, что говорит. «Капитан атомного корабля» — мечта его сына. «Человек с атомным ружьем спустится с Марса и явится на маскарад, устроенный ВИЦО», — так писалось в газетах, сообщалось на многих афишах, развешанных на улицах города. И вообще, где только этого сообщения не было!

«В самом деле, зачем портить праздник мальчику? Ну взял бороду, так что же? Потом разберемся! Сегодня праздник!»

Слова Йехезкеля подействовали как бальзам. Йоси сразу пришел в себя. Он тут же прекратил рев, и на его лице проглянула улыбка. Борода снова стала его, и «Моисей» смотрел уже серьезно, словно брал на себя муки за весь этот преисполненный лжи и воровства мир.

Увидеть «атомного капитана» — счастье, доступное не всякому! А самое главное — он не встретится с Йигалом на школьном торжестве!