На востоке начала алеть ранняя заря, притихший перед рассветом лес дышал ночной свежестью, туман обильно увлажнил все живое на земле. Трава, цветы, изумрудный бархатный мох и даже пестрые спинки спящих ужей и лягушек покрылись каплями утренней росы. Тонконогие птахи сонно качались на ветках, пережидая густую темноту, они сожалели о том, что ночь перекрывала их многоголосые рулады. Их крохотным, легким душам так хотелось жить и петь, что сумерки воспринимались ими как досадное недоразумение, после которого опять придет новый солнечный день.

Владимир ощущал упоительное чувство полета, он летел рядом с темным господином. Его ноги едва касались верхушек берез и сосен, густая листва шелестела от прикосновения кожаных сапог. Он словно бы шел по живому, темно-зеленому ковру. Запахи ночных трав и цветов будоражили чувства. Он еще не покинул этот мир, а ему было невыносимо грустно от предстоящей разлуки. Казалось, отпустили бы его на землю – он кинулся бы целовать каждый листик, каждый куст и травинку. Он бы побежал просить у всех прощение… «Я хочу в церковь, к батюшке. Я хочу покаяния», – печалился он. Пальцы незнакомца еще сильнее сжали предплечье, рука занемела от боли.

Что ждало его впереди? Он снова почувствовал, что плачет. Они летели над поместьем.

– Подожди немного. Можно, я гляну последний раз?

– Я устал от твоих сантиментов. Может, хватит слезливых моментов? Последний раз посмотрю, последний раз покурю, может, еще развратом дать последний раз заняться? Я уверяю: этого у тебя будет в избытке! Не делай глупые попытки. Перед смертью не надышишься, не насмотришься и в «праведники» не запишешься. Ишь, он церковь вспомнил на прощание!

– Я даже не оставил завещание!

– И без тебя, голубчик, разберутся. Не бойся, уж наследнички найдутся!

Сердце сжалось от боли при виде двух господских домов, хозяйских построек. Ноздри уловили нежный аромат яблонего сада и запах свежескошенного сена. Прощально пахнуло молоком, кофе и свежей сдобой – искусный пекарь еще с ночи поставил в печь любимые Владимиром булочки с ванилью и маковые кренделя. Где-то во дворах протяжно мычали коровы, готовясь к утренней дойке. Пару раз кукарекнул петух, норовя луженое горло к утреннему крику. Слышалось сонное бормотание прислуги, короткие летние ночи не давали долго поспать.

В глубине дома почивала его мать. Ее сон был тревожным – мучили кошмары. Она еще не знала, что наступающее безмятежное августовское утро будет самым ужасным утром в ее жизни. После него она никогда не будет рада ни одному божьему утру.

Миновав усадьбу, от которой Владимир не мог оторвать прощального взгляда, они оказались в лесу. Его спутник сильно торопился, рассвет набирал силу. Они приземлились на широкой лесной поляне. Незнакомец вдруг сильно подрос и стал шире в плечах. Он притянул Махнева к груди, словно малое дитя. Владимир почувствовал: лоб и нос уперлись во что-то очень жесткое и холодное. Словно крылья гигантской летучей мыши, запахнулись полы длинного плаща. Темный господин задрожал, и вместе с ним вздрогнула земля. Свернутый из плаща гигантский кокон, в котором находилась испуганная душа Владимира, стал походить на диковинную куколку шелкопряда, увитую темными венами черной крови и сгустками железных мышц. Этот кокон вдруг принялся вращаться, вгрызаясь в пласты травяного дерна и комья чернозема. Земля разверзлась – кокон со страшным свистом улетел в Преисподнюю, увлекая с собой несчастного грешника. На месте, куда он вошел, обгорела трава, черный дым струился в утреннем рассвете.

На горизонте показались первые лучи горячего солнца, спустя мгновение светило упруго выстрелило, приподнявшись спелым краем над божьим миром. В деревне громко заголосили петухи, горделиво перекрикивая друг друга. Начался новый день, в котором уже не было Владимира Махнева.

Было страшно: в ушах стоял свист, крики, стоны. Плавилось пространство, сыпались искры, рушились горы. Казалось, он теряет сознание. Наконец все остановилось. Он открыл глаза – вокруг стоял полумрак, пахло сыростью и мышами. Теперь его не держали цепкие пальцы, пока он был свободен. Когда глаза немного освоились в темноте, он увидел, что находится в какой-то пещере. Где-то монотонно и гулко капала вода, было немного зябко.

– Не дрожи, я сейчас разожгу костер. Это – наша остановка. Здесь мы познакомимся с тобой. И я расскажу тебе немного о том месте, где ты теперь будешь жить, – спокойно и немного устало сообщил господин в темном плаще.

Чиркнули «палочки Люцифера» [3] , рассыпались искры, послышался хруст, пламя неровными языками осветило пещеру. Да, это была именно пещера. Ее таинственные своды уходили в далекие каменные галереи, их концы терялись в густой, непроходимой мгле. По обеим сторонам каменных стен были выдолблены удобные скамьи, покрытые шкурами медведя и рыси.

– Садись, отдохни с дороги.

Владимир боялся поднять глаза и взглянуть в упор на своего визави.

– Теперь можешь смотреть на меня. Я часто меняю свой облик. Ты потом к этому привыкнешь, – руки незнакомца откинули капюшон темного плаща. Владимир невольно зажмурил глаза. Он ожидал увидеть страшное лицо, покрытое темным волосом и с пятачком вместо носа. На удивление – перед ним сидел молодой, красивый мужчина. Русые, с небольшой рыжиной волосы мягкими локонами обрамляли светлое аристократическое лицо. Серые глаза, тонкий нос, элегантные усы и аккуратная борода клинышком – все это произвело странное и ошеломительное впечатление на Владимира. К тому же у незнакомца оказалась стройная, широкоплечая фигура. Одет он был в костюм, какие носили при дворе короля Людовика 14, в мушкетерские времена. Плащ из черного приобрел синий оттенок, шелковая подкладка поражала ослепительной белизной. Ажурные манжеты алансонского кружева [4] выглядывали из-под серого камзола, белый воротник с вышивкой «point de France» [5] оттенял ровный матовый цвет кожи. Роскошная шляпа «а-ля Рубенс» со светлыми пружинистыми перьями покоилась рядом с высокими кожаными ботфортами. Казалось, что сам принц крови или знатный вельможа с Версальского двора, собственной персоной, сошел с картины знаменитого живописца эпохи Барокко.