– Родной мой, ты потом изучишь: и фауну и флору сих краев. Идем скорее. Я должен тебя к дому привести. Натуралист нашелся! – демон хмыкнул. – А ветер здесь бывает. Но, правда, не всегда… Хочу – бушуют бури, хочу – стоит жара!

Впереди на дороге, откуда ни возьмись, показался крупный, полный господин с русой бородой и пшеничными усами. Одет он был, как зажиточный крестьянин – в кумачовую рубаху, домотканые крепкие штаны, яловые сапоги и безрукавку, отороченную овечьим мехом. На голове глянцевым околышем поблескивал новенький картуз. Красноватые, пухлые, подернутые рыжим волосом руки, держали большую корзину. Белая домотканая тряпица прикрывала ивовый обруч.

– А, господин Горохов! Рад видеть вас, – произнес Виктор. – Откуда вы?

– Здравы буде, Магистр! – подобострастно ответствовал полный господин и низко поклонился. – Вот, лытаю* (см. Приложение. Толкование некоторых старорусских слов.) токмо с устатку, окрест сюзема грибы собираю. Скажу вам: зело лепые грибочки народились. Верите, так и прядали сами в корзину. – Он приподнял край тряпицы – в корзине лежали крепкие боровики, рыжики, маслята.

– Охотно верю, господин Горохов. А с домашними делами вы управились? В лаборатории все ладно?

– Что вы, патрон, зачем же сякое воспрошать? Я – холоп ваш чредимый и присно тщание сподоблен проявлять и бдети, наипаче о лаборатории похимостной. Се бо, яки я дерзну ослушаться моего наказателя и окормителя? Сиречь, меня туганить не требно, я и сам могу себя окаяти, ежели от недбальства студа не иму…

– Похвально слышать, – перебил его демон. – Такое трудолюбие и рачение о делах наших скромных делает вам честь, милейший. Разрешите представить: Владимир Иванович Махнев. Теперь он тоже будет вашим соседом.

– Вельми благаю! – улыбаясь, закивал Горохов, глядя то на Владимира, то на Виктора. – А меня Федором Петровичем величают, – важно, переходя на бас, представился путник. – А можно полюбопытствовать о сроке проживания? – неожиданно, совсем не к месту брякнул он и густо покраснел.

– Эх, Горохов, разве вы не помните, за что Варваре на базаре оторвали длинный нос? – отвечал демон.

– Нет, нет, конечно. Простите мою навязчивость. Опять я оплошал.

– Да не навязчивость сие зовется, а любопытство – ваш порок, – усмехнулся Виктор.

Глаза Владимира заметили что-то странное: корзина с грибами, накрытая тряпкой зашевелилась, в ней что-то пискнуло и приподнялось. Горохова сии метаморфозы ничуть не смутили. Красная ладонь шлепнула по верху, словно утихомиривая кого-то.

– Убо, трожды вельми благую! Я раб, смердящий от туги и искуса. Вдругорядь сякое воспрошать воздержуся. Разрешите, откланяться? Господин Махнев, милости прошу: заходите ко мне в гости, – уныло промямлил Горохов и поплелся по дороге. Объемистая корзина странно подрагивала в его крепких руках.

– А что он спрашивал о сроке проживания? – поинтересовался Владимир.

– Видишь ли, мой друг, не смотря на то, что жизнь в моих пределах вполне удобна и даже весела, иная душенька, что мышка в щелку, стремится к новому рожденью, мечту лелеет искупить грешки «святыми» мыслями, поступками благими…

– И ей дается право? Её надежды не напрасны? – спросил Владимир, чуть затаив дыхание.

– Я сказал, стремится… – бровь демона лукаво приподнялась, красивое лицо вновь исказила усмешка. – Ты о правах забудь навеки. Здесь каждому свой срок определен. Горохов у меня живет уж третий век. И для него сие – болезненный вопрос. Разгадку получить он тщится. Он глуп, и нет, чтобы смириться… Смирением, глядишь бы, отменил себе урок.

Впереди густо стелился туман. Красная крыша, крытая ровной черепицей, едва виднелась в беловатых клубах, похожих на ватные облака. Владимир и демон вошли во влажную пелену. Туман пах травой, ванилью, кофе и, как ни странно, в нем присутствовал аромат любимого одеколона, английских сигар и легкий оттенок восточных благовоний.

– Чувствуешь, мы подходим к твоему дому. Я обустроил его на твой вкус, – с гордостью изрек Виктор.

Владимир только ошарашено осматривался по сторонам. Пройдя густые, пряные и влажные клубы тумана, они оказались возле невысокого голубого забора. За ним шла зеленая лужайка, цветочные клумбы и сам дом. От удивления рот Владимира приоткрылся. И было, чему удивляться. Они никак не ожидал, что здесь, в аду он сможет зажить в таком добротном и красивом доме. Этот дом чем-то напомнил ему свой собственный в фамильном имении. Конечно, он был меньше, без лепных колонн и острого фронтона. Но все же… Белые, ровные стены, большие окна с разноцветными занавесками, горшки с геранью, аккуратная крыша, второй этаж, небольшая мансарда – все это смахивало на милое сердцу Махнево. Уютный дымок сизой струйкой вился из беленной печной трубы. Крыльцо, украшенное кованной чугунной вязью, вело на крытую резную веранду. Чистые, словно промытые стекла, немного блестели. Белые деревянные рамы украшал легкий растительный узор. Во дворе росли кусты жасмина, сирень, несколько яблоневых деревьев, ближе к дому пестрели клумбы с астрами и еще какими-то незнакомыми цветами. В глубине двора показался маленький флигель и несколько хозяйственных построек. Взор Владимира чуть затуманился от предательски набежавшей слезы.

– Ба, да у меня d'ej`a vu, от твоего умильного взгляда. Знаешь, кого ты мне напомнил? Шафака! Ты так сейчас похож на него… Та же благодарность во взгляде. Я живо помню то, как он оказался в твоем доме. Тебе льстила восторженность турчонка, его «охи» и «ахи». Не правда ли, приятно ощущать себя щедрым хозяином, на которого смотрят восторженные глаза несчастного раба?

– Шафак не был несчастным… Я слишком баловал его, – возразил Владимир, краснея.

– Угу, как балуют любимую игрушку иль собачку. У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее… Ах, это не из этой оперы. Ну ладно уж, любил. Ну, а зачем же бросил одного в лесу? Ты думал, он найдет в нем колбасу, иль хлеба раздобудет на березе? С собаками и то не поступают так. Хотел ты, чтобы турок постройнел? А турок чуть с тоски не околел…