Отношения с Евгеном с того самого момента, как произошел нелицеприятный разговор, не сказать чтобы особенно улучшились, хотя Мария и услышала в свой адрес некое подобие извинений. Как она не без оснований подозревала, прозвучали эти самые извинения лишь только потому, что Настасья ежедневно выедала Жене на эту тему мозг, пока в итоге не добилась желаемого результата. Наверное, Настя тоже понимала, что все это прозвучало из его уст не совсем искренне, но, чувствуя невыносимой ситуацию, когда её парень и лучшая подруга внезапно превратились во врагов, решила, что худой мир все-таки лучше доброй ссоры. Маша теперь вообще не приставала к Евгену хоть с какими-то вопросами, сведя общение до минимума, и не лезла в любые ситуации, связанные с ним. Ещё меньше её прельщал возможный расклад быть обвиненной во «влезании в отношения», потому что при любом неблагоприятном исходе событий виноватой, скорее всего, оказалась бы она, а Маше этого-то как раз и хотелось меньше всего.

Малиновская никому не стала рассказывать о прошедшей перепалке, но из-за того, что она частенько об этом думала, Антон всё-таки сумел прочитать её мысли, выудив из сознания крупицы воспоминаний, и в итоге вынудил её рассказать эту историю целиком. Она специально попросила Антона о том, чтобы он больше никого не посвящал в подробности этой внезапной свары, и тот, похоже, свое слово сдержал: по крайней мере, Маша ни разу не слышала никаких шушуканий остальных друзей по этому поводу.

Самого Антона, разумеется, ещё более насторожило такое поведение Евгения, и, как догадывалась Малиновская, он только окончательно утвердился в своих подозрениях насчет того, что с Евгена необходимо не спускать глаз. Однако досконально разбирать эту тему молодой человек отказывался. Возможно, у Антона имелись на это свои причины – не зря же он чаще остальных беседовал с Флавиусом и Сильфидой, а также постоянно сидел в Библиотеке Нифльхейма. Малиновская с удовольствием бы об этом всём порассуждала, но, не смотря ни на что, после всего произошедшего, считала Евгена всего-навсего обычным хамом, не видя в этом чего-либо большего. Хотя, надо признать, обычно теплое отношение, присутствовавшее в их беседах с Женькой, исчезло без следа, а поддержание некоей демонстрационной вежливости происходило лишь потому, что у них имелся общий центр притяжения – Настасья, которая в последнее время все чаще разрывалась между своим парнем и своей лучшей подругой. Первое время Настя тоже дулась на Машку – в основном, из-за её финального подкола, – но эта несущественная ерунда была быстро урегулирована за пару совместных посиделок с чаем. Антон же, бывший ей, наверное, самым близким человеком после Настасьи, и вовсе в последнее время оказывался молчалив и задумчив, а уж о чем он догадывался и о чем тревожился – никогда было не понять.

Такие размышления о прошлом и грядущем в итоге привели Малиновскую на кухню, где она, поняв, что сильно проголодалась, ловко орудовала половником, наливая себе в расписную тарелку горячий, только что приготовленный суп с фасолью. Он казался невероятно вкусным ещё и потому, что сегодня ранним утром его приготовила мама, в кои-то веки пришедшая с работы более-менее не утомленной, и даже в хорошем расположении духа. Не так уж и часто Машке выпадала радость есть только что приготовленное «горяченькое» – обычно приходилось разогревать оставленное мамой «на будущее» – так что в этот раз она готова была, кажется, слопать целую кастрюлю замечательного супа.

Сытый желудок настраивал на размышления более позитивные: два дня назад она вернулась с дачи (не своей, ведь свою они продали, а соседской), где отдыхала целую неделю вместе с родителями одной хорошей маминой подруги и их дочкой – Катей. Катя была девушкой по большей части молчаливой, поэтому Малиновской, в основном, приходилось развлекать себя самой, что она, в общем, и делала – то рассказывала внимательно слушающей Кате разные забавные истории, то самозабвенно копалась на дачном огороде, пытаясь привести его в идеальное состояние – как у её любимых дварфов.

На самом деле за прошедший месяц хорошо отдохнули все, некоторые даже и не по одному разу. Славик и Семён, к примеру, в любые освобождающиеся пару дней стремились на свои дачи (поэтому они всегда были самыми загорелыми из всех), Евген, кроме отдыха с Настасьей, ездил навещать своих родственников в город Выксу, а Антон – в то же время, что и Маша – побывал у своих родителей в Казани, откуда он и сам был родом.

Подводя итог понемногу уходящего лета можно было с большой уверенностью сказать, что оно прошло более чем неплохо, даже если не учитывать такие милые и приятные дополнения, как способность сотворять магию и приобретение бессмертия – хотя второе пока никак особенно и не удалось ощутить в полной мере. Наверное, это такая штука, которой можно будет порадоваться разве что лет через пятьсот – весело подумала Малиновская.

Витание в облаках и прекрасно обрисованную идиллию прервала любимая мама, севшая за стол напротив неё. То есть Малиновская сначала даже и не поняла, в чем, собственно, дело, – просто её глаза отметили резкое изменение освещения – это Ольга Александровна задернула занавеску, чтобы не донимало слепящее солнце, и таким образом возвращая Машу из мира грёз на грешную землю.

– Машунь, я бы хотела с тобой поговорить, – начало разговора и тон, которым это было произнесено, не предвещало ничего хорошего.

Маша согласно кивнула, как бы показывая, что она внимательно слушает.

– Ты знаешь, что я постоянно пропадаю на работе, и у меня совершенно нет времени за тобою следить, – начала Ольга Александровна, – но это, разумеется, не значит, что я за тебя не волнуюсь.

Мама сделала небольшую паузу, ожидая возможной реакции, но Маша молчала, аккуратно расправляя руками бамбуковую подставку под горячее в виде звёздочки, и Ольга Александровна продолжила:

– На мой взгляд, ты очень редко бываешь дома. Ты постоянно пропадаешь на улице со своими друзьями, ты просто там днюешь и ночуешь, можно сказать. И неизвестно, чем вы там занимаетесь! – неожиданно закончила она.

– Мам, ну перестань, – Малиновская развела руками, – всех моих друзей ты прекрасно знаешь, и даже большинство их родителей, между прочим. Гуляю я потому, что сейчас каникулы – что же мне ещё делать, по-твоему? Сидеть дома в такую замечательную погоду?

– Милая, ты, пожалуйста, не сердись, – мама протянула свою руку, касаясь Машиного плеча. – Просто сейчас столько всего неправильного, мерзкого происходит. Сигареты, алкоголь – я это имею в виду. Я переживаю за тебя.

– Не волнуйся, мам, я этим не увлекаюсь.