Шрифт:
Когда ко мне пришли друзья с автобазы, я не смог удержаться и передал им эти жестокие слова. Икрамов насупился:
— Мы тебя не оставим, Замин. Сделаем для твоего выздоровления все. Возвращайся.
Они пришли на этот раз втроем: Икрамов, Солтан и Гуси. До этого у меня побывали уже все — шоферы, ремонтники, даже сторожа. Гуси приходил почти всякий раз, но никогда не открывал рта. Не протискивался вместе с другими в тесную палату, оставался возле порога. Слушал, что говорят. Хмурился.
Вот и нынче он поставил свой табурет ближе к выходу. Табурет был низкий, так что Гуси опирался локтями на собственные колени и часто менял положение. Ему было душно, он дергал пуговицу на вороте рубашки.
Мне захотелось ободрить его:
— Что, Гуси, ты уже побывал свидетелем на свадьбе Солтана?
Гуси вздрогнул, как человек, внезапно разбуженный громким окликом. Хрипло отозвался:
— До свадьбы ли нам сейчас? Такая тут каша заварилась…
— Что-нибудь произошло?
— Так… ляпнул сдуру…
Удрученный Гуси умолк, а Икрамов подхватил:
— Приуныл твой братец, Замин! Все началось из-за распроклятого хорька. Из-за Галалы!
— Да в чем дело?
— Галалы состряпал анонимку на начальника базы, — Икрамов взялся за рассказ с нескрываемым удовольствием, обстоятельно. — Но он разве мужчина?! Не захотел выдавать свою руку, подговорил другого. Думаю, с чего это он обхаживает главного бухгалтера? Ребята хохочут: влюбился в чужую жену старый грешник, не иначе! Где это видано, чтобы Галалы на кого-нибудь тратился? Да самому аллаху предстоит здорово потрудиться, чтобы забрать у Галалы обратно душу, которую вручил ему при рождении! Оказывается, все очень просто: Галалы решил втравить бухгалтера в свои делишки. Заставил его переписать донос на начальника. Тот всячески отнекивался: мол, плохо знаю русскую грамоту. Галалы отвечал: «Переписывай буква в букву, а подпись я свою поставлю». Чурбан этот поверил, поддался лисьему языку. Теперь все раскрылось. Жена бухгалтера с плачем принесла грошовые подношения…
Я искренне расстроился:
— На нашей базе будто лежит злое заклятие! То одно, то другое…
— Это еще не конец, — пробормотал виновато Гуси.
Икрамов, позабыв, что находится в больничной палате, громогласно загоготал.
— Знаешь, что учудил твой друг Медведь? Обошел с десяток кабинетов, добрался до самых верхов и выложил всю подноготную, всю хитрую механику, на которой так долго держалась «банда-база»!
Я в волнении приподнялся, опираясь на подушку. Солтан предупредительно подхватил меня, усадил поудобнее. Переводя взгляд с одного на другого, я мысленно прикидывал, чей рассказ может оказаться самым толковым. Икрамова заносило воображение, он неизбежно что-то присочинял и приукрашивал. Из Солтана словечка не вытянешь, даже о простых вещах. Пожалуй, только Гуси…
Я вперил в него требовательный взгляд:
— А ну, выкладывай все начистоту.
Гуси мялся. Икрамов сказал:
— Он расстроен, потому что сверху пригрозили вообще ликвидировать автобазу номер тысяча один. Всех разогнать. А он не хочет терять бригаду, возвращаться к прежним дружкам, к прежней жизни. Ладно, открою все до конца! Гуси не хочет с тобою расставаться, Замин. Говорит, если ты долго еще пролежишь в больнице, он дворником сюда устроится.
Я смущенно пробормотал:
— Рано сдаваться, ребята. За свою автобазу постоим. Сообща обязательно выправим положение!
— Галалы теперь из кожи вон лезет, чтобы замять дело с анонимкой, — продолжал Икрамов. — Начальника кое-как уговорил, чтобы тот сделал вид, будто это простой розыгрыш.
— Сохбатзаде согласился?!
Вместо ответа Икрамов принялся шарить по карманам и похлопывать себя по груди, разыскивая заветный дневничок. Торопливо перелистав, задержался на одной из страниц:
— Здесь изложена вся история, а также моя оценка личности Сохбатзаде. Тройка. Мятый-перемятый трояк из-под трамвайных колес! И его полный портрет: мямля и карьерист. Даже на мерзавца не дотянул. Так, нечто среднее Безликое существо!
— Если такая характеристика дойдет до начальника, вам не поздоровится.
Икрамов лукаво подмигнул, снова полистал дневник. Нараспев прочел:
Не смей глядеть! «Не смею, не гляжу». Молчи! «Молчу, ни слова не скажу». Не слушай! «Что ж, попробую и так». Не смейся! «Смех могу зажать в кулак». Не думай! «Стоп! Вот тут уж дудки! Нет! На мысль, прости, не выдуман запрет! Коль я живу в бушующем огне, Я вместе с ним пылаю наравне. Спокойно тлеть немыслимо в пути, И ты со мной бездарно не шути!» [11]11
Сабир. Пер. Сергея Васильева. Остальные стихотворные переводы в романе Лидии Обуховой.
Мы весело рассмеялись. Когда они уже прощались, Гуси остановился в дверях. Я понял, что он хочет перемолвиться со мною наедине.
— Не беспокойся, Гуси, — быстро шепнул я. — У меня на днях был следователь. Дело об аварии закрыто окончательно.
Глядя исподлобья, он проронил:
— Мы снова будем вместе, Замин? Прошу тебя, не увольняйся. Оставайся нашим бригадиром по-прежнему. Твою долю работы мы сделаем сообща.
Голос его предательски задрожал. Гуси выбежал из палаты.
Оставшись в одиночестве, я долго размышлял об этом человеке. Переступив через свое прошлое, он готов начать в жизни все сначала. Мне предстоит то же самое. Я мысленно пробежал в памяти прошедший год: терпеливая любовь Халлы… безудержная в своих эмоциях Халима… Гуси с его трудной дорогой к свету… Изворотливый мошенник Галалы… безвольный, готовый споткнуться на ровном месте Сохбатзаде… Люди, судьбы, характеры…