— Что? — переспросила Кестрел.

— На вас нет обуви.

Кестрел опустила взгляд и только теперь осознала, что ступням ее ног холодно: когда она покинула свою гардеробную и бросилась бежать через весь дворец, то забыла о самом существовании обуви. По пути сюда ее мог увидеть кто угодно. На нее уже точно обратили внимание валорианские стражники, стоявшие по бокам от входа в приемный зал.

— Кто вы? — требовательно спросила Кестрел.

— Тенсен, министр земледелия Герана.

— А губернатор? Где он?

— Он не приехал.

— Не... — Кестрел прижала ладонь ко лбу. — Император отправил приглашение. На официальное мероприятие. А Арин отказывается явиться?

Слои ее ярости накладывались друг на друга, подобно материи бального платья. Она злилась на Арина, на то, как он совершил политическое самоубийство.

Она злилась и на себя. На свои босые ноги, которые являлись доказательством голой, непреклонной, холодной истины: в ней жила надежда, нужда увидеть кого-то, кого она должна забыть.

Арин не приехал.

— Я постоянно ловлю на себе этот разочарованный взгляд, — жизнерадостно произнес Тенсен. — Никто и никогда не рад встрече с министром земледелия.

Наконец Кестрел сосредоточилась на его лице. Его морщинистая кожа была темнее, чем у нее, а за небольшими зелеными глазами скрывался ум.

— Вы написали мне письмо. — Слова Кестрел прозвучали натянуто. — Вы говорили, что нам многое нужно обсудить.

— О, да. — Тенсен небрежно махнул рукой. Свет ламп отразился от простого золотого кольца у него на пальце. — Нам нужно поговорить об урожае печного ореха. Но позже. — Его взгляд медленно переместился на валорианских солдат, которые стояли по периметру зала, а затем он встретился глазами с Кестрел. — Ваша проницательность могла бы помочь мне в некоторых вопросах, касающихся Герана. Но я старик, миледи, и долгое путешествие верхом не пошло мне на пользу. Полагаю, мне нужно немного отдохнуть, уединившись в своих покоях. Возможно, вы могли бы показать мне, где они находятся?

Кестрел понимала, на что он намекает. Она не пропустила того, как он дал ей знать о своем подозрении, что их подслушивают, как и не осталась глуха к его завуалированному предложению поговорить более спокойно в его гостевых комнатах. Но она сглотнула боль в горле и сказала только:

— Ваш путь сюда был тяжел?

— Да.

— А снег — он уже начал падать?

— Да, миледи.

— Горный перевал будет заблокирован.

— Да, — мягко ответил Тенсен, но он слишком хорошо все понимал. Кестрел была уверена, что он услышал ту ужасную нотку в ее голосе, и узнал в ней признак того, что девушка сражается с подступившими слезами. — Как и ожидалось, — добавил он.

Но она-то этого не ожидала. Ох, эта глупая, жестокая надежда — зачем надеяться увидеть кого-то, связь с кем уже утрачена? Какой в этом смысл?

Никакого.

Очевидно, Арин тоже это понимал. Понимал лучше, чем Кестрел, потому что иначе его надежда по своей силе равнялась бы ее и вынудила бы его приехать.

Кестрел заставила себя выпрямиться.

— Вы сможете найти свои покои сами, министр Тенсен. У меня есть более важные дела.

Она решительным шагом вышла из зала. Мраморный пол с прожилками казался ей ледяным, он будто превратился в замерзшее озеро с трещинами, на которые Кестрел не обращала внимания.

Она спокойно шла прочь.

Ей было все равно.

* * *

Джесс поправила бальное платье Кестрел, отступила назад, наклонила голову на бок и обратила на подругу пристальный взгляд.

— Ты волнуешься, — сказала Джесс, — верно? У тебя напряженное лицо.

— Я плохо спала этой ночью.

Это было правдой. Кестрел попросила Джесс приехать к ней из ее столичного дома пораньше и провести ночь перед балом в своих покоях. Они спали на одной кровати, как иногда делали в Геране, когда были маленькими девочками, и разговаривали до тех пор, пока в лампе не закончилось масло.

— Ты храпела, — добавила Кестрел.

— Неправда.

— Правда. И так громко, что люди в моих снах жаловались.

Джесс рассмеялась, и Кестрел обрадовалась успеху своей маленькой глупой лжи. Смех смягчил лицо Джесс, заполнил впалые щеки. Отвел внимание от темных кругов под карими глазами. С тех самых пор, как Джесс была отравлена в ночь Геранского восстания, она всегда выглядела нехорошо.

— У меня есть кое-что для тебя. — Джесс открыла свой дорожный сундучок и вынула из него бархатный сверток. — Подарок в честь помолвки. — Джесс стала его разворачивать. — Я сделала его для тебя.

В бархате лежало ожерелье из цветов, нанизанных на чёрную ленту. Большие раскрывшиеся лепестки, сделанные из отшлифованных кусочков янтарного стекла, и тонкие завитки стебельков. Несмотря на приглушенные цвета, благодаря своей форме цветки казались почти настоящими.

Джесс завязала ленту вокруг шеи Кестрел. Звякнув друг о друга, цветки заняли свое место на лифе ее платья.

— Оно прекрасно, — сказала Кестрел.

Джесс поправила ожерелье.

— Я понимаю, почему ты волнуешься.