— Не шути. Ты должен винить меня. Должен.

Арин покачал головой.

— На тебя это не похоже: отправлять кого-то другого, чтобы он сделал за тебя грязную работу.

— А вдруг я изменилась.

— Кестрел, почему ты пытаешься убедить меня в своей виновности?

«Потому что вина моя», — хотела ответить Кестрел.

— Мгновение назад ты настаивала, что никакого отношения к нападению не имеешь, — сказал Арин, — и это вполне похоже на правду. Не хочешь рассказать мне, почему император забрал у тебя кинжал? Кого он хотел наказать с его помощью? Только меня... или и тебя тоже?

Кестрел не могла произнести ни слова.

— Я мог бы даже почувствовать себя польщенным, — сказал Арин, — если бы лесть императора не причиняла столько боли.

Он выпрямился и снова протянул Кестрел кинжал.

— Нет, — резко ответила девушка.

— Клинок ни в чем не виноват.

Кестрел сглотнула боль. Сглотнула чувство вины, стыд и доверие.

— Если ты отдашь мне этот кинжал, я выброшу его в реку.

Арин пожал плечами, убрал кинжал обратно в сапог и повернулся к Кестрел лицом. Порез изгибался на его щеке, будто в полуулыбке, но его губы не шевельнулись, пока Кестрел на него смотрела.

— Уверен, мой новый образ завораживает во всех отношениях, но я не хочу больше о нем говорить. Я бы предпочел поговорить об этом. — Он указал на рабочий шарф Кестрел и провел пальцем в воздухе линию до ее черных сапог. — Кестрел, что ты затеяла?

Она забыла о том, как была одета.

— Ничего.

Арин приподнял брови.

— Это был спор, — произнесла Кестрел. — Я поспорила с дочерью одного из сенаторов, что осмелюсь ускользнуть из дворца без сопровождения.

— Попробуй еще раз, Кестрел.

Она пробормотала:

— Я устала сидеть взаперти во дворце.

— Этому я могу поверить. Но сомневаюсь, что ты сказала мне всю правду.

Арин прищурился, изучая ее. Ведя рукой по перилам, он приблизился, потянулся к воротнику куртки моряка и отодвинул ткань от шеи Кестрел.

Мир пропитался сладким ароматом и замер.

Арин наклонил голову. Швы на его лице оцарапали щеку Кестрел. Он зарылся лицом в ямку между ее шеей и воротником куртки и вдохнул. Кестрел затопило теплом.

Она представила, как его приоткрытый рот прижимается к ее коже. Как он улыбается, показывая зубы. А потом она представила, что сделает сама, как забудет себя, и мир ускользнет и размотается, как катушка богатой ленты. Эти образы захватили ее. Она не могла пошевелиться.

Он почувствовал, что она не движется, и замер. Он поднял голову и взглянул на нее. Зрачки его глаз были огромны.

Арин отпустил ее.

— От тебя пахнет мужчиной. — Он немного отодвинулся. — Где ты взяла эту куртку?

В ее голосе не отразился охвативший ее трепет:

— Выиграла.

— Кто стал твоей жертвой на этот раз?

— Какой-то моряк. В карты. Мне было холодно.

— Не стыдно, Кестрел?

— Нет, совершенно. — Она заставила свой голос звучать тверже. — Честно говоря, он отдал мне ее.

— Какой интересный у тебя был вечер. Сбежала из дворца. Украла куртку у моряка. Почему мне кажется, что это еще не все?

Кестрел пожала плечами.

— Мне нравится играть в карты с хорошими противниками. При дворе таких не найдешь.

— На что вы играли?

— Я же сказала — на куртку.

— Ты сказала, что он отдал ее тебе. И еще, что ты выиграла. Так что же было твоим выигрышем?

— Ничего. Мы играли на интерес.

— Чтобы ты играла на интерес? Никогда.

— Почему бы и нет? Когда-то я играла с тобой на спички.

— Верно.

Он на несколько секунд закрыл глаза, и Кестрел увидела тонкую, почти вертикальную красную линию, пересекающую его левое веко. Эта полоса оцарапала ее сердце.

Арин снова посмотрел на нее. Взгляд его серых глаз впился в ее лицо. Как и раньше, Кестрел почувствовала себя жертвой перед хищником. Арин улыбнулся. Это была ненастоящая улыбка, она перекосила левую сторону его лица.

— Я предлагаю тебе сыграть в «Клык и Жало», Кестрел. Ты согласна?

Кестрел повернулась обратно к реке.

— Будет лучше, если ты уедешь из столицы.

— Плавание по бушующему морю в полном одиночестве? Как заманчиво.

Кестрел ничего не ответила.

— Я не хочу уезжать, — произнес Арин. — Я хочу сыграть с тобой. Один раз.

Кестрел разрывалась между соблазном и мудрым выбором, и скоро она больше не могла сопротивляться первому.

— Когда? — спросила она.

— При первой удобной возможности.