Квартиру 27 в доме 18 по улице Димитрова Бояринов нашел без особого труда. Дом был старый, дореволюционной кладки, толстостенный, с высокими лепными потолками. А поэтому лифт, как это можно наблюдать почти во всех старых домах Москвы и Ленинграда, был сооружен в виде застекленной пристройки, выступающей на дворовой плоскости стены, а посему и уродующий общую архитектуру здания.

Дверь Бояринову открыла молодая статная женщина с высокой прической, отливающей вороненой синевой. При первом же взгляде на нее Бояринов понял, что перед ним красивая, лет двадцати восьми армянка с большими черными и глубокими, как бездна, глазами и еле заметным нежным пушком на верхней губе.

— Вам кого?

— Мне нужно… — Бояринов замялся, в первые секунды он даже пожалел, что заранее, сидя в машине, не подготовил ответа на этот обязательный вопрос, а поэтому вначале несколько растерялся Не ответить же ему что ему нужна Заира Сумбатовна Чалдронян, чьи кости может быть уже не один десяток лет покоятся на одном из московских кладбищ. От такого ответа человек, открывший дверь может опешить и, чего доброго, отошлет туда, где покоятся кости умершей и захлопнет перед самым носом дверь. И все-таки ответ родился сам собой и получился самым безобидным и нейтральным: — Понимаете, я… моя фамилия Бояринов… Я работаю в театре, где перед войной работала Заира Сумбатовна Чалдронян… Когда-то она жила по этому адресу.

Глаза молодой женщины выразили испуг. Но это были какие-то секунды, после чего на лице ее засветилась виноватая улыбка удивления, смешанного с тревогой.

— Да, это моя бабушка. Но она давно умерла… Десять лет назад. Похоронена на Даниловском кладбище. Бояринов нашелся быстро.

— Да, я знаю, что ваша бабушка давно умерла, но не могли ли вы принять меня и подарить мне несколько минут вашего внимания.

Молодая армянка, отступив в сторону, сделала приглашающий жест, который профессиональным глазом артиста успел оценить Бояринов: были в плавном движении ее руки и женственность, и душевная доброта.

— Пожалуйста, проходите… Только не осудите, у меня в квартире целый Седом и Гоморра. Готовимся к ремонту, а поэтому, сами понимаете… — Видя, что Бояринов, как только переступил порог, нагнувшись, хотел было расшнуровывать ботинки, чтобы разуться, хозяйка квартиры скороговоркой запричитала: — Нет, нет!.. Не делайте этого, ради бога, у нас квартира, а не музей. — С этими словами армянка прошла в ванную и тут же вернулась с мокрой мешковиной в руках, которую она ловким движением размашисто расстелила под ноги Бояринову. Разувайтесь себе на здоровье в других домах. А у нас на дежурные тапочки нет лишних денег. У нас вы всегда, если этот ваш первый визит — не последний визит, будете вытирать подошвы ботинок о сырую, чистую мешковину, Уж так у нас заведено. Вас это устраивает?

— Вполне! — широко улыбаясь, ответил Бояринов, а сам, наклонившись, принялся усердно вытирать о тряпку подошвы ботинок и не сводил глаз с хозяйки. Чем-то ему эта приветливая женщина понравилась сразу, может быть, тем, что она молода и как-то вызывающе красива, а может быть потому, что от всего ее облика, от фигуры, от жестов веяло не только душевной простотой и искренним гостеприимством, но и уверенностью в себе, в каждом произнесенном ею слове? А может быть, все это вместе взятое сразу подкупило Бояринова, и он в первую же минуту почувствовал себя свободно и облегченно в доме, куда нога его ступает первый раз.

В большой просторной комнате, куда хозяйка провела Бояринова, в углу стояло пианино старой немецкой марки. С высокого лепного потолка свисала старинная бронзовая люстра мастерских Кузнецова. Это Бояринов определил сразу: еще будучи мальчишкой, он часами простаивал перед старинными люстрами в комиссионном магазине на Арбате. И люстры Кузнецовские он мог безошибочно отличить от люстр других мастеров. Бросились в глаза и тисненые корешки старинных книг на застекленных стеллажах, инкрустированная венгерская мебель на гнутых ножках, на полу распластался болотного цвета огромный палас…

— Ну, что ж, давайте знакомиться, — улыбнувшись, сказала хозяйка и подошла и Бояринову, протягивая ему руку.

Бояринов крепко замкнул в своей ладони тонкую, гибкую кисть хозяйки.

— Меня зовут Магдой, мне двадцать восемь лет, по образованию я архитектор. Сейчас завершаю кандидатскую диссертацию. Два года назад развелась с мужем, и да будет вам известно — единственная внучка моей любимой бабушки, память о которой привела вас в мой дом. Вот вся моя анкета у вас, как на ладони.

Представился и Бояринов, сказав, что он актер театра, в котором когда-то работала бабушка Магды, и ко всему прочему — председатель месткома.

— А дальше? — Магда шаловливо, по-детски погрозила пальцем.

— Что дальше? — смутился Бояринов.

— Поподробней, по моей анкете!..

— Ну, знаете ли… Это уже называется вывернуться наизнанку… И причем так сразу… — пытался отшутиться Бояринов. Свой прошлогодний скандальный развод с женой он таил от людей, как грех и как позор. Хорошо, что в театре знали, что причиной развода было весьма вольное поведение жены, тоже актрисы, только другого театра.

— А вот и наизнанку! — настаивала Магда. — Как я. Что, не хватает духу?